Медсестра одарила Гейджа непонятным взглядом, и только тогда он понял, что отступает назад, словно собираясь сбежать. Пожарный Гейдж Симпсон, не боявшийся никого и ничего, струсил.
— Мое детство было не самым счастливым, — выдал он в качестве объяснения. После того, как Эммалин отказалась от антигейской ванной и другого отвратительного “терапевтического веселья”, потому что сбежала, чтобы присоединиться к какому-то культу в Нью-Мехико, все стало налаживаться. Или начало налаживаться. Ему потребовалось некоторое время, чтобы разработать стратегию выживания и заблокировать насмешки “Юродивый Гей” (игра слов, на англ. Simpson (фамилия Гейджа) - Simpleton (Юродивый)) от других детей в доме. А затем его выбрали, как одного из тех трехглазых инопланетян, скандирующих “Клааау!” в “Истории игрушек”[1]. Шон и Мэри Дэмпси сжали его в крепких ирландских объятьях и каждый день уверяли, что он чего-то стоил, и не важно, что его член указывал на мальчиков.
— При таком положении дел, — сказала Анни, явно ощущая его колебание при встрече с этой новостью, — ухудшение может наступить очень быстро, и у тебя больше может не быть шанса помириться.
Разве не этого он ждал? Возможность закрыть и отправить эту болезненную главу своей жизни на покой?
— Она там же, где и всегда?
Анни утвердительно улыбнулась, сжала его руку и пошла по своим делам.
Не готовый сейчас иметь с этим дело, Гейдж вышел через главный вход, сражаясь за контроль над водоворотом эмоций, бурлящим в нем.
Его мать умирала.
Социальная работница, встретившая его перед первым визитом, объяснила Гейджу, что она может умереть от чего угодно, в любой момент: пневмония, сердечный приступ, только ее ослабленное тело решает, каким будет жалкий конец. Гейдж отправил это в коробку вещей, которые он изучит позже, и сейчас ему надо было открыть ее и разобрать содержимое, особенно если воспоминания его матери возвращались.
Что если она начнет кричать, когда увидит его? Или запоет стихи из Библии и назовет его грязным маленьким содомитом? Или хуже, если он сорвется и накричит в ответ? Но она спрашивала о нем. Спросила бы она о нем, если бы до сих пор хранила в себе ненависть? Сентябрьский воздух был все еще теплым, но температура тела Гейджа снижалась, его кожа стала липкой. В его груди появилась хорошо знакомая напряженность, которая становилась все тяжелее.
Паническая атака.
Он должен был перерасти это. В детстве определенные вещи вызывали затрудненное дыхание и постепенно застилавшую глаза темноту темноту. Запах плавательных бассейнов. Или книги в кожаных переплетах с тонкими, шелковистыми страницами. Когда он переехать жить к Дэмпси, Шон моментально распознавал эти признаки: дыхание Гейджа перехватывало и он становился нехарактерно спокойным. Сильная рука приемного отца, обнимающая Гейджа за угловатые плечи десятилетки, и грубый, но в то же время мягкий, чикагский акцент, говорящий успокаивающие слова на ухо, отдергивали Гейджа от края.