послужило главной причиной его дикой реакции и шока.
Он, должно быть, видит невысказанное решение на моем лице, потому что его безэмоциональное выражение превращается в оскал.
— Ты знаешь Андерсона и ты знаешь меня, — его челюсть сжимается. Он имеет в виду, я знаю, чем они оба занимаются. — Наши дорожки пересекались годами.
Сквозь горечь, исходящую от него волнами, я быстро кое-что подмечаю.
— Ты ему не нравишься.
— И он не нравится мне.
— Почему?
— Потому что он сует нос, куда не следует.
Смеюсь внутри, думая о том, как же я согласна с этим, опускаю взгляд к земле и наблюдаю, как капли дождя разбиваются об асфальт. Заявление Миллера только усиливает мой страх. Я бы ошиблась, если бы хоть на секунду поверила, что Уильям исчезнет туда, откуда пришел, не вынюхав информацию о нашей с Миллером связи. Я многое запомнила о Уильяме Андерсоне, и одной из таких вещей было его желание знать обо всем. Не хочу объясняться ни перед кем и уж точно не перед бывшим сутенером моей мамы. В любом случае, я ничего не должна ему объяснять.
Вырываюсь из раздумий, когда в поле зрения появляются коричневые ботинки Миллера.
— Как ты, Оливия?
Отказываюсь сейчас на него смотреть, его вопрос раскаляет мою злость.
— А ты как думаешь, Миллер?
— Не знаю. Поэтому и пытался с тобой связаться.
— Ты на самом деле не имеешь понятия? — гляжу на него, удивленная. Его идеальные черты режут глаза, заставляя меня упорно опускать взгляд, как будто, если бы я смотрела на него слишком долго, я бы никогда не смогла его забыть.
Слишком поздно.
— У меня есть подозрения, — произносит он тихо. — Я говорил тебе принять меня таким, какой я есть, Ливи.
— Но я не знала, кто ты, — выплевываю слова, продолжая следить за разбивающимися у ног каплями воды, думая о том, насколько дебильное извинение он выбрал, чтобы выбраться из этой ситуации. — Единственное, что я приняла, это то, что ты другой, с твоей навязчивой идеей делать все до боли идеальным и с твоими первоклассными манерами. Они могут раздражать до чертиков, но я приняла их и даже стала находить милым, — нужно было использовать какое-нибудь другое слово: привлекательными, очаровательными, обаятельными — но не милыми.
— Я не так плох, — слабо протестует он.
— Так! — теперь я смотрю на него. На лице никаких эмоций. Ничего нового. — Смотри! — пальцем провожу вдоль его сухой, облаченной в костюм фигуры. — Стоишь здесь под зонтом, которым можно было быть укрыть половину Лондона, только чтобы не промочить свои идеальные волосы и дорогой костюм.
Он выглядит немного сердитым, пробегая глазами по своему костюму и медленно переводя взгляд обратно на меня. А потом он бросает свой зонт на дорогу, дождь быстро пропитывает Миллера, волосы беспорядочно падают на лицо, вода стекает по щекам, а дорогой костюм начинает липнуть к телу.