— Нас нельзя исправить.
— Ошибаешься.
Хватаюсь за перила для поддержки. Его односложное заключение сочится решимостью и уверенностью.
— Я уже сказала, я не могу тебе помочь. И не могу позволить тебе сломать меня так, чтобы я не смогла пережить это… — голос к концу моего заявления ломается. Злюсь на себя за то, что не могу закончить так же храбро, как начала. Я уже сломлена. Не разбита, сломлена. Разбитое можно склеить. Сломленное нет. Сломлена безнадежно. — Доброй ночи.
— Ты ошибаешься, принимая меня за того, кто так просто сдается.
— Нет, я по ошибке приняла тебя за того, кому могу доверять, — захожу в комнату и раздеваюсь еще до того, как забраться в постель и спрятаться под одеялом. Хоть я и знаю, что веду себя разумно, стремление оставаться сильной уничтожает. Он меня уничтожает.
Сон приходит быстро, по большей части, потому что мозг блокирует тяжелые мысли, закрываясь и давая мне несколько часов покоя, после которых я увижу еще один мрачный день.
Я в тепле — слишком жарко. Никак не могу выбраться из-под одеял. А потом я слышу дыхание, и оно не мое. А еще я замечаю,что что-то твердое прижимается к спине. Но мое обнаженное тело и крепкие мышцы отделяет ткань. По ощущениям дорогая. Ткань костюма. Костюма, сшитого на заказ.
Если бы могла, я бы пошевелилась, но он сжимает меня так, как будто боится, что я сбегу, пока он спит.
— Миллер, — толкаю его локтем, он стонет едва слышно, крепче меня сжимая. — Миллер!
— Мое, — шепчет он сонно, носом утыкаясь мне в шею. — Задержи эту мысль.
Ощущения восхитительные, Миллер рядом со мной, но мой уже проснувшийся мозг быстро сообщает о том, что это нехорошо.
— Миллер, прошу!
Он быстро отпускает меня и отодвигается, давая мне пространство сесть и убрать с лица волосы. Тут же тихо шиплю, резко проведя рукой по ране, боль быстро напоминает о травме.
— Оливия, — он быстро оказывается передо мной, держит мои руки, чтобы я не двигалась, но я от него отмахиваюсь. — Болит? — спрашивает он ласково, давая необходимое мне пространство.
Позволяю взгляду подняться к его лицу, знаю, что это ошибка, но его глаза-магниты слишком сильны. Он все так же красив, несмотря на усталость на лице и беспорядок на голове. Взгляд безжизненный, на костюме складка за складкой, загорелая кожа кажется болезненно-желтой.
— Не так больно, как делаешь ты, — почти плачу я, стараясь сдержать подступившие слезы. — Выметайся!
Он опускает взгляд, и я выбираюсь из постели, сбегая в душ. Не могу на него смотреть. Сломаюсь.
Вода, будто лезвия ножа, течет по раненой голове, пока я справляюсь с шампунем, наношу на кончики немного кондиционера, все это время напоминая себе слова Уильяма. Тяну время, не спеша начиная день, и к тому моменту, как я заканчиваю, ожидаю, что Миллер уже ушел. Но, заходя в спальню в одном полотенце, вижу его, сидящим на краю постели, все так же взъерошенным. В руках кружка чая.