Сейчас, спустя несколько дней, потратив очень много времени на мысли и размышления (откровенно говоря, столько времени на мысли у нее в еще не было ни разу в жизни, кажется), она не могла не признать: этот мужчина вызывал в ней странные и противоречивые эмоции. Он настораживал ее. Пугал. Даже раздражал порою своими непробиваемыми указаниями о том, что Инга может делать, а о чем и думать не должна. И в то же время – завораживал. Покорял какую-то часть души Инги таким вниманием ко всему, что касалось ее, заботой такого порядка, которой до этого ей не приходилось испытывать никогда.
И это ее будоражило, заставляло чувствовать себя так, словно бы Инга наощупь бредет в полной темноте по месту, о котором ничего не знает. И едва ли не каждый его поступок – усиливал этот внутренний диссонанс в ней.
Например, вчера он несколько часов просто сидел и смотрел на нее. Смотрел в упор, мигая так редко, что Инга не стала бы и утверждать, что он принципе делал это. Нестор велел ей лечь, сам сел на кровать в ногах Инги, и смотрел. Иногда проводил рукой по ее остриженным волосам, обводил пальцами лицо: лоб, брови, глаза, чуть ли не каждую ресницу ощупывая; легко давил на скулы, нос, прижимал пальцами ее губы – словно старался запомнить строение черепа и тканей лица пальцами.
Так же «познавал» он и ее шею, уши, плечи, руки. Даже пальцы на ногах. Все, что только хотел, очевидно. Он не позволял ей отворачиваться или прикрываться, твердо отводил руки или удерживал за бедра, если Инга пыталась сдвинуться, и продолжал свое занятие абсолютно молча.
Боже, да он полчаса рассматривал и ощупывал только ее пупок!
А Инга, полностью растерянная и до предела смущенная, не знала, куда деть непонятный стыд. И какую-то навязчивую, вылезшую из самой глубины разума, уверенность, что находится «под микроскопом внимания» одержимого и не нормального человека. Ощущала себя бабочкой, наколотой на булавку и рассматриваемую помешанным коллекционером.
И в то же время – она испытала непривычное и тоже стыдливое, но возбуждение.
Ее никто столько не касался и не гладил перед тем, как заняться сексом. Никогда.
Господи, несколько часов, не пропустив ни одного кусочка кожи!
И пусть прикосновения Нестора были твердыми, настойчивыми, неумолимыми и слабо напоминали ласку – ее телом, да и некой, неведомой до этого частью сознания Инги, они воспринимались именно так. И когда Нестор все же лег на нее, когда погрузился в ее тело – Инга этого действительно хотела. Несмотря на стыд, на непонимание и даже какой-то глубинный страх – физически она желала этой близости. И даже уже адаптировалась к его сильным и немного жестким движениям, к тому, насколько крепко его руки сжимают ее. Потому что, как и говорил, Нестор не стремился и никогда не причинял ей боли.