Я подумала о том, скольких людей она уже посадила и о том, все ли они были виновны. Её взгляд был сочувственным и обезоруживающим. Я знала, что пойму, что она чувствует, если Мэгги сейчас расскажет мне об этом с помощью своей мимики. Мне хотелось знать, что она думает, хотя это вряд ли помогло бы мне, но я должна была знать. Она смотрела на меня долгим испытывающим взглядом, в котором читалось явное сожаление и сомнение. Мэгги вымученно закрыла глаза и опустила их на бумаги, которые лежали на её столе.
- Прости, Джейсон. У меня ещё одно слушанье, мне надо готовиться. – Олдридж взяла папку и направилась к двери. - Тебе лучше смириться с этим. И ей тоже.
Мэгги вышла, и я увидела, как Джейсон коснулся рукой своего лба и как сильно она тряслась. Он облокотился руками о стол и сильно ударил по нему ногой. Моё сердце болезненно сжалось, потому что я понимала, как страдал Джейс. Ко мне подошли двое охранников, и я повернулась к ним, чтобы они надели на меня наручники. Джейсон посмотрел на меня, и еле различимо помотав головой, сильно сжал губы. Я кивнула ему и постаралась улыбнуться. В его взгляде читалась такая сильная боль, что смотреть на всё это было просто невозможно, не испытывая при этом щемящего покалывания в груди. Я бросила на него последний, полный нежности взгляд и шепнула ему слова любви.
Меня повели из зала суда по узкому длинному коридору. Я закрыла глаза и дала волю своим слезам. Я шла, опустив голову вниз, и медленно выдыхала, пытаясь не впасть в истерику и быть сильной.
Я вспомнила убитую горем маму, папу с раскрасневшимися от слез глазами, но державшегося, потому что он был главой семьи, сестренку, которая отчаянно билась на груди у своего жениха, не веря в то, что происходило у неё на глазах. Боль. Все, кто находился сегодня здесь, чувствовали именно её, причем в таком невообразимом количестве, что мне до дрожи хотелось сделать хоть что-то, чтобы избавить их от всего этого. Я была рада, что мой маленький мальчик не знает, что со мной, была рада, что он не видит этого. Но я совершенно не знала, что ему сказать, как можно объяснить пятилетнему ребенку, что его мама просто не сможет находиться рядом с ним. Я представила, как не увижу его первых оценок в школе, первого забитого меча в ворота, первой влюбленности, первой ошибки, первой драки. Что не буду с ним в моменты печали и слабости, и что не поддержу его в минуты отчаяния. Всё это вызывало во мне такое материнское горе, что я еле сдерживала нервные рыдания, готовые вырваться из моей груди.
Я с большим усилием заставила себя выровнять своё дыхание и успокоиться. Я вспомнила лицо судьи Олдридж, и её глаза. Они чем-то настораживали меня. Она была хорошей женщиной, но у всякой хорошей женщины есть то, что заставит её быть плохой. И Мэгги не была приписана мной к лиге святых. Я могла с легкостью определить, чувства и ощущения человека лишь по выражению его лица, к этому добавлялись неосторожные движения, слова и мимика. Я могла прочесть по глазам все мысли и эмоции, которые он испытывал. Мэгги Олдридж понимала, что я не виновна, и она только что доказала мне это.