Напрасно стараюсь перевести дыхание. Пульс давно и безнадежно сходит с ума.
Я максимально подробно описываю воображаемые ножи, которые отец никогда не привозил из рейсов. Подключаю фантазию, пытаюсь вспомнить все полезное, что встречала прежде.
Однако поток красноречия закономерно иссякает.
— Знаешь, это чувство нельзя ни с чем сравнить, — невозмутимо произносит мой собеседник.
Возникает неловкая пауза.
Не отваживаюсь уточнить, не смею нарушить тишину.
Но он сам разрывает молчание на части.
— Я имею в виду то чувство, когда остро заточенное лезвие мягко входит в податливую плоть, — смакует каждое слово. — И ты нарезаешь ее, будто подтаявшее сливочное масло. Кровь согревает руки, а утробные стоны ласкают слух.
Супер.
Просто замечательно.
В лотерею мне никогда не везло, но чтобы настолько облажаться, необходим особенный талант.
— Ты ощущаешь их боль. Ты пьешь их страх. Ты купаешься в их отчаянье. Настоящая эйфория. Экстаз. А самое забавное — они верят. До самого последнего вздоха. Надежда тлеет даже в остекленевших глазах. Поразительно, не правда ли? Их жизнь струится прямо по твоим пальцам. Представь, как это прекрасно. Я возвышаю самых заурядных людей, приобщаю к Богу.
Остается только кивнуть. У кого пистолет, тот и прав.
— Хм, — откашливаюсь. — Один мой знакомый любил рисовать крест. Кровавый крест. На лбу своих женщин.
— Неужели?
— О нем недавно сообщали в местной газете.
— Эти журналисты ничего не соображают, — посмеивается. — Все в кучу. Скажи, зачем рисовать крест на кресте? Глупость и бесполезная трата времени.
— Смысла действительно нет, — заключаю медленно. — Если жертва уже олицетворяет распятие.
— Жертва, — смотрит на меня, скривившись. — Дурацкое определение.
— А как тогда? Кто они для тебя?
— Девяносто шестая, сто девятнадцатая. Я даю им номера.
— И какой по счету была последняя? — спрашиваю с вызовом, ярость враз ослепляет, нивелирует страх.
— Последней еще не было, — говорит ровно и отворачивается. — Твою подругу я не убивал. Крест нарисовал мой приятель, но он тоже к ее гибели не причастен. У нас схожие вкусы, но разный стиль игры. Он зануда. Ужасный сухарь. Даже пообщаться нормально нельзя, сразу крушит мебель и бросается на меня. Совсем не ценит наше давнишнее родство, не желает осознать очевидное.
— Странно, — поджимаю губы.
В мыслях звучу гораздо неприличнее.
П*здец. П*здец. П*здец.
Я не соответствую его типу. Не брюнетка, не модель. Не красавица. Однако светлые волосы и зеленые глаза едва ли помогают расслабиться в текущей ситуации.
Гулкий удар заставляет подскочить на месте.