Я прожила в родном городке две недели - больше не смогла. Пустая холодная квартира, все еще пропахшая жутким запахом похоронных венков, портрет отца с черной ленточкой рядом с таким же, маминым, отцовская форма, висящая в шкафу, его фуражка на вешалке и мамино пианино - это все, что осталось мне от моего детства. Я понимала, что если не уеду – снова попаду в психушку или выброшусь из окна. Родственников у меня больше не было. Мамины родители умерли довольно давно, когда мне было лет шесть или семь. Бабушка со стороны отца и того раньше, а дедушка, тоже милиционер, погиб еще до его рождения. Друзья отца помогли мне получить деньги за квартиру родителей и отцовскую машину, не дожидаясь шестимесячного срока для оформления наследства. Забрав разные мелочи – мамины украшения, отцовские награды, фотоальбомы и еще пару-тройку вещей, я вернулась в Москву. Больше у меня в родном городе никого не осталось и ничего не держало.
Денег, что я привезла, и тех, что успела скопить, хватило на маленькую квартирку на Краснофлотской. Только вот работу я потеряла. Фирмочка моего босса разорилась после того, как по фальшивым документам у нас украли несколько тонн дорогой аппаратуры. Расплатиться он не мог, а на страхование грузов всегда жалел денег.
После недолгих раздумий я снова пошла к Зимину. Официанткой работать мне больше не хотелось. Но мой опыт работы с бухгалтерскими документами показался ему полезным. Я стала помощником бухгалтера – пожилого благообразного человечка со смешной фамилией Кац. Для идеального образа ортодоксального еврея ему не хватало пейсов и кипы. По словам Зимина, он был асом в бухгалтерии. Моих скромных способностей хватало на то, чтобы делать рутинную работу. Платили больше, чем официантке, да и работа была намного легче и не в ночную смену.
Иногда Зимин с загадочной ухмылочкой спрашивал меня, не передумала ли я насчет анкеты. Я только качала головой и снова вздрагивала от ужаса.
Но вечерами в своей полупустой квартирке я обхватывала себя руками и тихо выла. От тоски, одиночества, ненависти, презрения и отвращения к самой себе. Хлестала себя по щекам. А однажды утром проснулась в крови. Я расцарапала ногтями внутреннюю поверхность бедер. Я по-настоящему испугалась. Снова попасть в психушку, как тогда, после смерти матери, я не хотела. Но и угодить в таком состоянии в руки какого-нибудь маньяка тоже было страшно.
Судьба смилостивилась надо мной. Наверное, впервые.
Глава 4. Исповедник
Вечером, когда я уже уходила домой, меня вызвал к себе Зимин. Предложил присесть, налил мне коньяку. Правда, я отказалась. Алкоголь ненавидела с детства. Возможно, из-за отца.