Ая вскочила, рывком сбросила с себя одеяло и подбежала к окну.
Дом плавно качал боками, ворочался, показывая ей, куда он приполз, и, в конце концов, присел и затих, колыхая мягким зелёным брюхом. В окне был обрыв. Там, далеко внизу, переливались бирюзовым водяные террасы Низины, а в чёрном небе над террасами огромной круглой сине-зелёной каплей висела Земля.
— Мама, папа, я больше не сплю, — выдохнула она, и барабанить в дверь перестали.
— Ая, у тебя всё хорошо? — это мама.
— Да, мама. Да. Спасибо. Идите спать, — Ая уткнулась лбом в холодное стекло.
Всё в порядке, девочка, молча сказала она сама себе и попыталась улыбнуться, бывали времена и похуже.
* * *
Она нашла Бенжи сидящим на ступенях старой заброшенной станции и присела рядом, на поросший травой металл.
— Весёлый у меня сегодня выдался подъём.
— Случилось чего? — не понял Бенжи.
— Гадость какая-то случилась, и я даже не знаю, откуда она проросла.
— Расскажи.
Бенжи слушал одновременно и её, и висящий высоко вверху гравитатор, гудевший в почти неслышном диапазоне, смотрел на Аины ноги, на тонкие зелёные перья травы, на изъеденный временем металл и молчал.
— А… — резюмировал он, когда она наконец закончила. — Ясно. По-моему, это — вполне здоровое желание контролировать ситуацию. А я тут, пока ты спала, сам с собой переливанием из пустого в порожнее баловался. Вышло анапестом и в рифму. Хочешь?
Конечно, кивнула она.
— Умереть и воскреснуть. Но так, чтоб не помнить ни слова из несказанных вслух по вагону дурацких причин. Не просить о неправильном, — знать, что в кого-то другого ничего твоего не нагрянет — кричи не кричи… Умереть и воскреснуть. Вне памяти, где-то снаружи — хоть холодным рассветом, хоть первым ноябрьским снежком, хоть наплаканной осенью ртутною тёмною лужей, подзатянутой сверху нетронутым хрупким ледком… Умереть и воскреснуть. Сегодня. Сейчас. Затеряться не в тяжёлом дыханьи, а в лёгкой пульсации тьмы, — чтобы там, в бесконечности, больше уже не бояться ни ненужности этой, ни брошенной этой тюрьмы…
— Мрачно вышло, хоть и анапестом, — заявила Ая. — Тебе-то чего бояться?
— Того же, чего и тебе. С чего вдруг в причинах для страхов должна быть какая-то разница?
Они помолчали какое-то время, после чего он заговорил снова.
— Я в последнее время часто думаю о жизни. И знаешь что…
Что, бессильно подумала Ая, заранее зная, что ей некуда сбежать от этой накрывшей Бенжи обиды.
— Разумеется, жизнь вовсе не равна самосознанию, — не дождавшись ответа, по новой заговорил андроид. — А наличие самосознания вовсе не равно возможности перекраивать мир под себя. Но странная выходит вещь: чем больше я пытаюсь что-либо осознать, тем меньше у меня остаётся степеней свободы.