— Может, попьём чай?
Влад улыбнулся, но продолжать стягивать с меня шедевр Савелия не стал, неожиданно согласившись на позднее чаепитие.
Токарев почувствовал, что его сумасшедший напор только пугает Миру, и, сдержав себя из последних сил, прошел за ней на кухню, где в свете ярких ламп люстры, девушка казалась еще прелестнее со своими большими, испуганными как у ребенка, глазами.
— Чего ты боишься? — спросил Влад, пока я наливала дрожащей рукой кипяток ему в кружку.
— Если честно, то себя, — не стала я утаивать правду.
Влад зарылся рукой в волосы, растрепав свою прическу.
— Я не буду тебя торопить. Не бойся, — наконец, он произнес те слова, которые я ожидала услышать, но отчего то тело вопило о моей абсолютной глупости и ругалось на слишком продуманную голову, не к месту срывавшую вечер в горячих объятьях Токарева.
— Спасибо, — тихо поблагодарила я своего благодетеля, подойдя к нему в упор.
Я обняла ладонями лицо сидящего на стуле Влада, приподняв его так, чтобы его карие глаза пристально посмотрели на меня:
— Я не хочу потерять тебя, поэтому и боюсь.
Когда губы Мирославы прикоснулись к его губам, Влад почувствовал, как разряд тока пробежался по телу. Никогда в жизни он не представлял себе ничего подобного. Неужели это действительно такое сильное, внезапно возникшее чувство, заставившее его делать совершенно необдуманные поступки? Ведь он не планировал ничего подобного на конкурсе, но стоило ему увидеть Мирославу, на которую с нескрываемым вожделением смотрела большая часть мужчин, присутствующих в зале, он просто сделал то, что ему было необходимо в тот момент.
Оторвавшись от переполненной нежности девушки, Токарев почувствовал, что если Мирослава тут же не испарится в свою комнату, то все её просьбы и здравый смысл потеряют всякое значение, и он набросится на неё прямо на кухне.
— Иди спать. Иначе я за себя не ручаюсь, — предупредил Влад, отпуская руки от моей талии.
Пожелав спокойной ночи пылающему страстью Токареву и оставив его на кухне наедине с травяным чаем под названием «Вечернее удовольствие», я пошла к себе в спальню, наконец, ощутив, как же я сильно устала за сегодняшний день.
Но в комнате, будто читая мои мысли, на меня с осуждением смотрел Афанасий, словно ревностный отец он с укоризной разглядывал меня из своей коробки.
— Афоня, миленький. Я знаю, что ты не одобряешь этого черепахоненавистника, но он мне действительно нравится.
Черепаха продолжала внимательно вслушиваться в мои слова, ожидая, чем я закончу своё признание земноводному.
— Кажется, твоя бестолковая хозяйка втрескалась в него, как бы ей этого не хотелось.