Смотрел на нее — ей не верить было невозможно. Аккуратные тонкие стрелочки на веках делали ее глаза еще ярче, больше. Чистые они бездонные — в них можно утонуть. С такими глазами и прической «ракушкой» она сейчас напоминала ему какую‑то французскую актрису.
Тане‑то верил, а вот терапевту — нет. И любому другому, кто около нее крутился.
— Какой ты ревнивый, — улыбнулась, потому что злости в его словах не почувствовала и в глазах ее уже не увидела. Расслабилась сразу, поняв, что зря себя накрутила. Хотя и не сомневалась, что тем не менее говорил Леонид серьезно. Но как‑то красиво выходило у него ревновать, спокойно. Ее саму не обижая.
— Не бери ты в голову, — отмахнулась. — Если хочешь, давай не пойдем в театр. Я же знаю, ты не горишь желанием, — положила руки ему на плечи.
— Как это не пойдем? Пойдем. И лучше идти прямо сейчас, а то точно не пойдем.
Таня встала с его колен и поправила платье.
— Лёня, ну как?.. — бодро и настойчиво спросила.
— Ах, да, — словно вспомнил, что забыл про комплимент, — идеально, — взял ее за лицо и долго смотрел в глаза, прежде чем поцеловать.
Таня отхлебнула чай, отложила бутерброд, стряхнула с пальцев крошки и набрала номер Вуича. Ответил он строгим немного задумчивым голосом, каким отвечают по рабочему телефону, но тон его заметно смягчился и приобрел ласкающий оттенок, когда Таня заговорила.
— По голосу слышу, что у тебя хорошее настроение. Что случилось? — спросил немного отстраненно, словно в это время был сосредоточен на каком‑то важном деле. Наверное, лоб у него, как всегда, нахмурен и губы плотно поджаты.
— Ничего. Еще ничего. Но случится же? Ты же приедешь сегодня?
— Не знаю. Может быть. Скорее всего, — игриво растянул слова.
— Ну, Лёня… — знала, что шутит он, что приедет. Но все равно хотела определенности, точного подтверждения. Слов каких‑то неравнодушных и внимания.
— Приеду, — твердо пообещал. — Я заеду за тобой на работу и поедем к Шауриным. Вроде как на ужин.
— А что — приглашают? Мне еще никто не звонил.
— А зачем тебе звонить?
— Хорошо, — вздохнула Таня. — А потом что — проводишь меня домой и поцелуешь у подъезда? — чуть — чуть поерзала на стуле, усаживаясь удобнее, опираясь на стол локтями.
— Провожу, но только к себе домой, — проворчал он.
— А там уложишь меня на кровать и обсыпешь розовыми лепестками?
— Можно и лепестками…
— Нет, подожди, — вдруг томно заговорила она, — мы попьем вина, потом я уложу тебя на кровать, медленно сниму с тебя рубашку и нежно поцелую все твои самые чувствительные места, — в ее голосе появилась эротичная бархатистость. Исчезла звонкость и простота.