Она была их жизнью.
— Ее потеря сломала их. Они были так сердиты, озлоблены, винили меня за это.
— Как они могли винить тебя за заболевание? Ты не передавал ей болезнь.
— Я принял это, потому что им нужно было кого-то винить в бессмысленной
потере их маленькой девочки. Как еще ты можешь объяснить, почему здоровая
двадцатичетырехлетняя женщина умерла?
Райли наклонила голову к груди на несколько минут, и Итан позволил ей
погоревать. Подняв голову, она вытерла глаза и выпрямила плечи. Но боль в ее глазах —
это разрывало его. Это возвращало утрату, словно это случилось вчера.
Если бы она не уехала, она была бы здесь, когда Аманда умерла.
Это было на нем. Он должен был нести определенную ответственность за это.
— Хорошо, что ты был здесь для Зои. Она нуждается в тебе.
Он расслабился, думая о Зои.
— Она для меня — все. В жизни я делал много ошибок. Она единственная, что я
сделал правильно.
Райли хотела спросить у него, в чем были его ошибки, но увидела обжигающую
боль в его глазах и гордость, когда он говорил о своей дочери. Она не стала давить
дальше, после того, что он рассказал ей об Аманде.
Аманда была ее единственной лучшей подругой. Столько воды утекло с тех пор,
как она уехала, много предательства и боли, но очень долгое время Аманда была для
Райли ближе, чем сестра.
Если бы она не потеряла связь с городом, с Амандой, если бы она научилась
прощать чуть раньше, она бы все знала. Райли могла бы быть здесь для нее, лучшей
подругой в последний год ее жизни.
— Извини, что меня не было здесь ради нее.
— Тебе и не нужно было, но если тебя это утешит, Аманда ужасно чувствовала
себя из-за того, что произошло. Она сказала, что, если я когда-нибудь увижу тебя снова, я
должен сказать тебе это.
У Райли расширились глаза.
— Я не хочу слышать этого.
Итан нахмурился.
— Почему нет?
— Потому что теперь я не смогу сказать ей, что я тоже сожалею. Я сказала ей
несколько ужасных вещей, прежде чем уехать. Я сделала ей больно.
Райли сделала больно им обоим, но с Амандой сейчас могла поступить
правильно. Она назвала Аманду шлюхой, а Итана лицемерной сволочью, а потом оставила
их обоих отмываться и никогда больше не оглядывалась назад.
Итан засунул большие пальцы в джинсы; это действие, такое ей знакомое,
вызвало боль в горле.
— Насколько я помню, она сделала тебе то же самое.
— А теперь ты говоришь мне, что ей было жаль. У меня никогда не будет шанса
сказать ей.
— Ты сказала.
— Что?
— Ты уже это сделала. В твоей музыке. Она слушала каждую песню. Она знала,