Поцелуй на морозе (Дравич) - страница 65

Нет, мы явно недостаточно знаем друг друга. Нам нужны более тесные контакты. Когда Иваны Федоровичи приезжают в Польшу с колодками орденов, завоеванных на нашей земле, когда их возят по стране и устраивают в их честь приемы, сами они смотрят – часто недоуменно – на то, что из всего этого вышло. Но осмотр места делает свое, старые шаблоны трещат и рушатся, наша непохожесть начинает казаться чем-то логичным. «Польша, пан Анджей, – сказал мне один из них, – это такая несхематичная страна: черное здесь – не вполне черное, а белое – не такое уж белое…»[10].

Оговорка, необходимая для финала: при всем том я вовсе не намерен их идеализировать. Наши Иваны Федоровичи, как и любые другие пенсионеры, не слишком одобрительно относятся к разного рода новинкам. Порой они преувеличенно подозрительны. Все новое принимается не без скрипа. Они придирчиво сопоставляют новое с собственным опытом и крутят головой, когда что-то не сходится. Это именно они, как писал кто-то, присылают в редакции письма типа: «Уважаемый товарищ автор, а не является ли ваше стихотворение «Усталый конь», говоря объективно, пасквилем на нашу прославленную конницу?». Они оберегают революционную чистоту со рвением, часто не соответствующим духу нового времени, имея единственной меркой свой собственный пример.

Да. Но, несмотря на это, надо порой вспоминать, что на нас устремлен их испытующий взгляд.

Если после перерыва мы вернемся за тот стол, где сидел Иван Федорович Мельников, отставной военный, бывший командир полка № 1023, если вновь возвратимся туда – в дружескую атмосферу обеденного разговора, легкого позвякивания приборов и рюмок, то сделаем это теперь ради другого собеседника.

Он бросает на меня недоверчивые взгляды, не прерывая еды. На вид ему лет семнадцать. Его волосы взлохмачены, как, похоже, и его мысли. Нарочито серьезное выражение лица опровергается трогательным юношеским пушком на физиономии, заставляющим предполагать скорое наступление праздника возмужания – первого прикосновения бритвы. Должно быть, это десятиклассник.

И если Иван Федорович, «военная косточка», у которого даже добрая улыбка не смягчает острых контуров сжатого рта, со своей армейской суровостью несколько чужероден сытому достатку этого стола, то и юноша тоже по-своему выглядит здесь чужаком. Иначе, понятно, но тем не менее… И хочет, чтобы мы об этом знали. Когда он сидит так, слегка насупившись, когда бросает насмешливые взгляды исподлобья и ест почти машинально, лишь бы скорее (впрочем, даже не ест, а удовлетворяет потребность организма) – всё это означает, что общение с нами не доставляет ему удовольствия. Не столько, однако, снами – людьми с определенными именами и фамилиями, сколько с атмосферой и ситуацией, создаваемой нами здесь, за столом, и там, в отцовском кабинете, во всей квартире и вообще в этом писательском доме. Свои и чужие, местные и пришельцы. Немилость, в которую мы у него попали, вибрирует в нем легким, но заметным раздражением. Родители задают несколько обычных вопросов насчет школы. Он отфыркивается от них с гневным пренебрежением молодого мужчины, призванного решать серьезные вопросы, а тут поставленного в положение публично дрессируемого ребенка. Парень явно старается убедить нас в неэффективности такого поведения; в итоге ведет себя вызывающе, а хочет казаться естественным; что-то ворчливо бормочет, а стремится вполголоса произносить фразы умные и саркастические; нервничает, а намерен выглядеть спокойным. Он говорит быстро, потом внезапно обрывает предложение, умолкает, не договаривая его. На простые обращения типа: «Может, вымоешь руки?» – он отвечает, как видно, своим любимым оборотом: «А какой шмысл?». Именно так – не «смысл», а «шмысл». У этой фразы какой-то казарменный или криминальный вызывающий оттенок, который иностранец скорее чувствует, чем понимает. Он любит также, когда в разговоре прозвучит какая-либо констатация, тут же возразить – «А если нет? », что опять-таки призвано продемонстрировать: он противостоит всем и каждому – теперь, всегда, навеки, из принципа и убеждения, бросает вызов миру, ведет с ним свою войну – bellum contra omnes.