Будь она Хоуп, то вспомнила бы. И только поэтому я все еще верю, что Скай не носила этого имени никогда.
Хоуп вспомнила бы.
– Это напоминание. Я сделал ее после смерти Лесс.
– Напоминание о чем?
И это будет единственный неопределенный ответ, который она получит на свои вопросы, потому что я решительно не собираюсь все объяснять.
– О людях, которых я в своей жизни подвел.
Ее лицо выражает сочувствие.
– Не очень веселая игра, правда?
– Не очень. – Я смеюсь. – Просто отстой. Но давай дальше, у меня остались вопросы. Ты помнишь что-нибудь с того времени, когда тебя еще не удочерили?
– Вряд ли. Так, какие-то обрывки. Оказывается, когда подтвердить твои воспоминания некому, они попросту стираются. Единственное, что у меня было до появления Карен, – это украшения, но я понятия не имею, от кого они мне достались. Теперь я не могу отделить реальность от снов и телепередач.
– А маму помнишь?
Скай на миг умолкает.
– Моя мать – Карен, – без выражения отвечает она. Понятно, что она не хочет об этом говорить, и я не собираюсь ее принуждать. – Все, моя очередь. Последний вопрос, а потом у нас десерт.
– Никак у нас и десерт будет? – спрашиваю я, пытаясь разрядить обстановку.
– Зачем ты избил его? – интересуется она, сводя на нет мои старания.
Мне не хочется говорить об этом. Отодвигаю тарелку. Пусть выигрывает этот раунд.
– Вот этого, Скай, тебе знать не нужно. Согласен на штраф.
– Но я хочу.
Само воспоминание об этом дне заставляет меня волноваться. Сжимаю челюсти.
– Я уже говорил: избил за то, что придурок.
– Это как-то неопределенно, – прищуривается она. – Ты ведь не любишь неопределенности.
Да, мне нравится ее упрямство, но лишь в том случае, когда она не заставляет меня ворошить прошлое. К тому же я не имею представления о том, что ей наговорили об этой ситуации. Я взял себе за правило добиваться от нее открытости: пусть спрашивает меня обо всем и услышит от меня правду. Если я откажусь отвечать ей, она не станет мне открываться.
– Это было на первой неделе, когда я вернулся в школу после смерти Лесс. Мы учились вместе, и все знали, что произошло. Проходя по коридору, я услышал, как этот парень говорит что-то про Лесс. Мне это не понравилось, и я дал ему понять. Но все зашло слишком далеко, и в какой-то момент я оказался на нем верхом. Я молотил и молотил его, и мне было на все наплевать. Паршиво то, что парень, скорее всего, оглох на левое ухо, но мне все равно пофиг.
Невольно сжимаю в кулак руку на столе. Даже воспоминания о том, как все вели себя после ее смерти, снова приводят меня в бешенство.