Пимы Игнат потерял бы, не будь они крепко-накрепко прихвачены к лодыжкам сдвоенной бечевой. На что Эрнест не преминул заметить:
– И тут как в воду глядел! Хитрый чертенок!
– Что ты меня все в черти рядишь? – огрызнулся Игнат.
Он обсыхал у костра, но тепла не чувствовал: зябко было плечам, зябко было и на сердце.
– Обиделся, значит? – Эрнест протянул парню флягу. – Вот, согрейся и зла на меня не держи. Ведь я каждый кустик знаю, а вот ты чуть зазевался и в болото угодил. У меня амулет целее будет.
Он довольно похлопал себя по груди. Игнат проглотил обиду и отвернулся, чуть пригубил из предложенной фляги. Горло свело горечью и жаром, только в груди не потеплело. Но Игнат не подал виду, поморщился, вернул флягу Эрнесту и сказал, будто ничего не случилось:
– Слышал я про болотниц. Откуда такая погань берется?
Эрнест пожал плечами.
– Оттуда, откуда все черти и прочая нечисть. Хочешь – думай, что это потусторонняя сила. А хочешь – что научный эксперимент. И так будешь прав, и этак.
– Знающие люди говорили, болотные девушки лишь в мертвяков перекидываются.
– А ты живого видел?
Взгляд бывшего учителя был внимательным и заинтересованным, словно говорил: «Все я про тебя, парень, ведаю. Дай только в догадках удостоверюсь…»
Поэтому Игнат буркнул недружелюбно:
– Не знаю…
Но сердце кольнула иголочка беспокойства. Как давно он расстался с Марьяной? Дни перемешались, слились в сплошную мглу. Безвозвратно сгинула в ней лекарница, как все дорогие Игнату люди. А если она не стерпела предательства? Если наложила на себя руки?
Костер выстрелил кверху облачком искр и пепла. Огненная волна омыла Игната, и все прочие мысли осыпались золой, оставив лишь одну отчаянную: «Этого не может быть… этого не может быть! Она ведь жива…»
– Обидел ты ее, – голос Эрнеста упал в пустоту, будто веревочная лестница в колодец. И Игнат в надежде ухватился за нее, переспросил растерянно:
– Обидел?
– Болотницы вину да тоску на сердце чуют. А в мертвых чаще всего оборачиваются потому, что живые перед мертвыми всегда виноваты. Но уж если увидел, что перед тобой живая явилась – значит, обидел ты эту женщину, а теперь совесть гложет.
«Все-таки жива…» – подумал Игнат, и мир снова обрел целостность. Но следом за облегчением пришла обида.
– А ты меня не осуждай! – хмуро сказал он. – Ты невинного человека едва на смерть не отправил. Не отдай я ключ – бросил бы погибать?
– Злопамятный какой! – Эрнест криво ухмыльнулся, и взгляд его потускнел. – Что ж мне теперь, при себе ружье или нож держать? Вдруг в ночи зарежешь?