– И я по тебе, – отвечала Дженни охрипшим от переизбытка чувств голосом.
– Заходи, моя дорогая, – настаивал отец и, к полнейшему потрясению Дженни, сам принялся извиняться за то, что ошибочно истолковал ее желание уйти в монастырь вместо того, чтобы жить с мужем. Но это не принесло облегчения, а, напротив, только усугубило чувство вины.
– Это принадлежало Уильяму, – сказал отец, протягивая ей резной кинжал. – Я знаю, он любил тебя больше всех из нас, Дженнифер, и желал бы, чтобы он был у тебя. Ему хотелось бы, чтобы ты в его честь носила завтра этот кинжал на турнире.
– Да… – сказала Дженни с полными слез глазами. – Я надену.
Потом он рассказал, как им пришлось похоронить Уильяма в простой могиле, в неосвященной земле[14]; рассказал о молитвах, которые они произнесли за отважного будущего лорда Меррика, злодейски убитого во цвете лет.
Когда он закончил, Дженни показалось, что Уильям вновь умер, – так живо все это предстало в памяти.
Когда настала пора уезжать, отец жестом указал на сундук в углу палатки.
– Это вещи твоей матери, дорогая, – объяснил он, пока отец Бекки с Малькольмом выносили сундук наружу. – Я знал, что тебе захочется их иметь, тем более раз ты вынуждена жить с убийцей своего брата. Они утешат тебя и будут напоминать, что ты – графиня Рокбурн и всегда ею останешься. Я позволил себе, – добавил он, когда пришло время отъезда, – выбросить твой собственный стяг, стяг Рокбурнов, – пусть он взовьется средь наших над павильоном на завтрашнем турнире. Я подумал, тебе захочется, чтобы он стоял там, над тобой, когда будешь оттуда смотреть, как мы бьемся с убийцей возлюбленного твоего брата Уильяма.
Дженни была так удручена болезненными переживаниями и ощущением вины, что едва могла говорить, а выйдя из палатки отца на меркнущий дневной свет, обнаружила, что все, кого она не увидела по приезде, собрались теперь в ожидании, когда можно будет ее поприветствовать. Казалось, сюда прибыла вся деревня близ Меррика вместе со всеми ее родичами мужского пола.
– Мы скучаем по тебе, крошка, – сказал оружейник.
– Мы заставим тебя завтра гордиться нами, – объявил дальний кузен, никогда прежде ее не любивший. – Точно так, как мы сами гордимся, что ты шотландка!
– Король Иаков, – объявил отец, обращаясь к ней доверительным тоном, который, однако, был хорошо слышен всем и каждому, – просил меня передать тебе его личные приветствия и сказать, что он заклинает тебя никогда не забывать гор и торфяников своей родины.
– Не забывать? – отвечала Дженни сдавленным шепотом. – Как я могу забыть?