– Он будет ужасно страдать, когда проснется. Я хотела бы, чтобы вы дали ему побольше того снадобья, которым поили прежде, до того, как он вернулся на поле.
– Разумеется, это было бы хорошо, да только неблагоразумно. Кроме того, судя по шрамам на его теле, он привык иметь дело с болью. Как я тебе уже говорила, принимать больше одной дозы моего зелья небезопасно. С прискорбием должна признаться, что оно имеет кое-какие нежелательные последствия.
– Какие именно? – поинтересовалась Дженни, все еще надеясь хоть как-нибудь ему помочь.
– Во-первых, – страшным голосом изрекла тетушка Элинор, – он лишится возможности выполнять свои супружеские обязанности на целую неделю.
– Тетушка Элинор, – твердо сказала Дженни, готовая пожертвовать наслаждением от любовных ласк ради того, чтобы избавить его от боли, – если это единственное, о чем следует беспокоиться, прошу вас дать ему еще лекарства.
Тетушка Элинор поколебалась, неохотно кивнула и взяла с сундука пузырек с белой пудрой.
– Очень жаль, – с кривой усмешкой заметила Дженни, – что вы не можете туда добавить кое-чего такого, чтобы он спокойно выслушал, когда я сообщу о пребывании здесь Бренны и об их со Стефаном намерении пожениться. Он так жаждал мирной жизни, – добавила она, громко фыркнув, – но я сильно сомневаюсь, что ему доводилось когда-нибудь переживать столько бурь, сколько пришлось вытерпеть с того момента, как я впервые попалась ему на глаза.
– Я уверена, что ты права, – неутешительно подтвердила тетушка Элинор. – Однако сэр Годфри сказал мне, что его светлость никогда столько не хохотал, как после встречи с тобой, поэтому остается надеяться, что смех доставляет ему немалое удовольствие и вполне скрашивает суровую жизнь.
– По крайней мере, – сказала Дженни, и глаза ее потемнели от горя при взгляде на лежащий на столе пакет, доставленный от отца, – ему теперь не придется ежедневно ожидать нападения со стороны моего отца с целью вызволить нас с Бренной. Он отрекся от нас обеих.
Тетушка Элинор сочувственно посмотрела на племянницу и философски заметила:
– Он всегда был более расположен к ненависти, чем к любви, моя дорогая, только ты этого не понимала. Если тебя интересует мое мнение, он больше всех любит себя самого. Иначе не пытался бы выдать тебя сначала за старика Болдера, а потом за Макферсона. Он никогда тобой не интересовался, если не преследовал своих собственных целей. Бренна видела его таким, каков он есть на самом деле, потому что он ей не родной отец и она не была ослеплена любовью.
– Он отрекся и от моих будущих детей тоже… от любого дитяти, которое у меня когда-либо будет… – дрожащим шепотом сказала Дженни. – Представляете, как он должен меня ненавидеть, чтобы отказаться от собственных внуков.