— Форточки пооткрывал, и все одно — как в бане! Веника не хватает…
Познакомились. Начальника звали Виталием Павловичем Потаповым. Узнав, что я из Ленинграда, он смягчился.
— Как там Питер?
— Стоит.
— Ну а насчет бус ничего нового сказать не могу. Я уже думал, что дело закрыто…
— Иван Васильевич на месте? — поинтересовался Кислицын.
— Участковый-то? У себя. Надо будет — нагружайте работой, от моего имени…
За Пролетаркой снова потянулись поля, потом все ближе к шоссе стал подступать лес.
— Вот здесь завершались дорожные работы, — сказал Кислицын. «И угасали под дождем костры», — подумал я.
К полудню, проскочив без остановок Зайцево и Вины, мы добрались до Крестцов, нашли дом, в котором когда-то размещалось ремонтно-строительное управление. Теперь его занимала уже другая организация. Управление было ликвидировано, рабочие уволены, а документы сданы в какой-то ленинградский архив. Жизнь не стояла на месте. Она всегда вносила в планы свои коррективы. Что делать дальше? Возвращаться в Ленинград и искать архив, а в нем — последние приказы об увольнениях?
— Едем в Зайцево, — сказал я Кислицыну после некоторого раздумья. — Попробуем начать оттуда.
Изба, в которой жил участковый уполномоченный Иван Васильевич Степанов, стояла в конце села, по левой стороне шоссе. Срубленная несколько лет назад, она выгодно отличалась от соседних изб своей прочностью. И не только ею. Три окна по ее фасаду и рамы пристроенной сбоку веранды были украшены резными наличниками, над шиферной крышей возвышалась антенна.
Мы прошли через калитку во двор, поднялись на крыльцо, постучали.
— Кто там? Войдите, — послышалось из избы.
В горнице нас встретила молодая приветливая женщина с малышом лет трех на руках.
— Вы к Ивану? — спросила она. — Раздевайтесь. Он в сельсовете. Сейчас придет.
Я снял пальто и остался у двери, рассматривая жилье участкового. Оно было обставлено почти по-городекому: мягкие стулья и диван, в левом углу — тумбочка с приемником и проигрывателем, рядом — шкаф с книгами, а напротив, у правой стены — сервант с посудой, на окнах — тюлевые занавески. Только русская печь и грубые домотканые дорожки, постланные на отмытый добела дощатый пол, напоминали здесь о селе.
Я присмотрелся к книгам и, увидев среди них множество учебников, спросил:
— Кто это у вас занимается сразу во всех классах?
— Во всех — никто, в младших — я, а в десятом — Иван, — ответила она, рассмеявшись. — Я учительствую, он вечернюю школу кончает.
— Под вашим руководством?
— Пока сам обходится…
В это время на веранде кто-то затопал, сбивая снег с валенок, дверь открылась, и в горницу вошел розовощекий, рослый шатен в белом полушубке и черной шапке-ушанке со звездочкой.