Дверь открыла невысокая, хрупкая, преждевременно поседевшая женщина с миловидным, интеллигентным лицом. Когда я увидел ее глаза, мне показалось, что на меня смотрит не она, а девочка, та самая двухмесячная девочка, фотография которой лежала у меня в портфеле.
— Вас зовут Надеждой Федоровной? — спросил я.
— Да— Кем вам приходится Нина?
Женщина вздрогнула:
— Нина? Это… это моя дочь… Что с ней? Где она?
— Я хотел задать вам тот же вопрос.
— Но кто вы? И почему вас интересует Нина?
— Я следователь…
— Следователь?! — удивленно переспросила Надежда Федоровна. — Да, да, конечно… Вы должны были прийти сюда…
Она провела меня в просторную, но уютную и со вкусом обставленную гостиную, указала на кресло возле журнального столика, села напротив.
— Вы что-нибудь знаете о Нине? Она жива?
— Думаю, что жива, — ответил я.
— Значит, не уверены…
Я попытался отвлечь внимание матери Нины от мучивших ее сомнений:
— Скажите: где и кем вы работаете?
— В НИИ, научным сотрудником.
— Какое у вас образование?
— Высшее, биологическое.
— А у мужа?
— Муж физик.
— Где он?
— Мы развелись пять лет назад, когда Нина еще училась в восьмом классе.
— Если не секрет, по какой причине?
— Причин было много… Главная, наверное, заключалась в том, что муж был слишком тверд, а я слишком мягка и никто из нас не хотел уступить друг другу.
— Когда же между вами возникли разногласия?
— Года через три после рождения Нины…
— Расскажите о них, если можно, поподробнее.
Надежда Федоровна снова съежилась и, собираясь с мыслями, приложила ладонь ко лбу.
— Тяжело вспоминать… — сказала она. — Многое забылось, остальное перепуталось. Не знаю, с чего начать… Со здоровья Нины? Да, со здоровья… В детстве дочь наша часто болела. То ангина, то грипп, не говоря уж о детских болезнях. Меня это очень беспокоило. Я считала, что ей необходим юг, море. Муж был другого мнения. Он подходил к Нине не как к ребенку, а как к взрослой девочке и уверял, что праздная курортная обстановка пагубно отразится на ее воспитании. В то время мне еще не стоило больших трудов настоять на своем, потому что жили мы скромно. У моей мамы в Гаграх был домик, и отправить к ней Нину на все лето было выгоднее, чем снимать дачу под Ленинградом. Бабушка очень любила внучку, ни в чем ей не отказывала. Я, конечно, видела, что это портит характер девочки, делает ее капризной, но надеялась, что со временем она поумнеет и все само собой образуется. А муж говорил, что мы теряем свое лицо, свой авторитет, называл нашу любовь кошачьей, безмозглой. Считал, что из ребенка, которого часто спрашивают, чего он хочет, обязательно вырастет эгоист, потребитель, стремящийся в первую очередь удовлетворить свои личные интересы. До школы эти разногласия были основными. Потом к ним добавились другие.