На второй или третий день Воронец, придя в прокуратуру, глубокомысленно заявил, что столкнулся с явлением, природу которого он понять не в состоянии:
— На Украину и в Молдавию переправляется множество оцинкованных корыт, причем одни и те же лица отсылают по пятьдесят, сто и более штук. Ведь для семьи вполне достаточно одного-двух корыт — ребенка выкупать, белье постирать. Ну, можно третье взять, чтобы цемент замесить, а болыне-то зачем?
— Чудак ты, Дима! — ухмыльнулся Ряпушкин. — Живешь в городе и ни забот, ни хлопот не знаешь. Они же корытами дома свои кроют!
— Разве корыта делают для этого? — допытывался Воронец, который во всем хотел видеть смысл и очень страдал, когда сталкивался с бессмыслицей.
— Успокойся, — потешался Ряпушкин. — Конечно, не для этого. Но если бы в скупке корыт не было смысла, их бы не скупали…
— Скажите четко — надо выбирать корыта или нет? — раздраженно спросил Воронец. — Может, ими спекулируют там…
— Не надо. Мы ведем дело не о спекуляции корытами, а о краже автопокрышек и колес, — урезонил я его.
— Зря. Я бы проверил, — недовольно сказал Воронец и замолчал.
За десять дней наша работа продвинулась вперед настолько, что можно былр проанализировать полученные результаты. Оказалось, что за полтора года с трех вокзалов Ленинграда было отправлено в Молдавию и на Украину около тысячи покрышек, значительно меньше ушло в Белоруссию и различные области РСФСР. Среди отправителей выявились люди, которые занимались скупкой покрышек постоянно, из месяца в месяц, причем высылали их не в один, а в два, а то и три колхоза. Но были и такие, которые, появившись однажды в Ленинграде и отправив одну-две покрышки, в дальнейшем этим не занимались. Они-то й составляли основную массу представителей колхозов. И еще одно обстоятельство привлекло мое внимание: случайные скупщики оценивали покрышки при отправке по их действительной стоимости, в то время как те, кто занимался скупкой систематически, завышали их цену в полтора-два раза.
Архивы багажных кладовых дали следствию много интересного, чего нельзя было сказать о последней партии доставленных Каракозовым дел. Они по своим обстоятельствам лишь дублировали изученные ранее и подтверждали уже сделанные выводы.
А как вели себя все это время сторожа? Осторожно и замкнуто. Нет, они вовсе не отказывались помогать следствию, но на рынке появлялись только для дежурства, ни с кем не общались и, отдежурив, сразу расходились по домам. Каракозов объяснял их поведение боязнью встреч с преступниками, а я, получая от оперуполномоченного информацию, каждый раз думал: «Хорошо, что таких встреч нет и на сторожей никто не влияет, но если их и дальше не будет, то что в этом хорошего?» Как-то мне в голову пришла мысль: не попросить ли сторожей поездить к монастырю? Там шансов на встречу с ворами больше, но я тут же отказался от нее. Осуществление этой идеи могло вызвать у преступников подозрения и повлечь за собой трагическую развязку… В конце концов я пришел к выводу, что особых надежд на сторожей возлагать нельзя: помогут — ладно, не помогут — ну и пусть. Надо форсировать ту работу, ради которой создана бригада.