Густавсон сделал попытку увести меня в свое криминальное прошлое: дескать, был грех, но давно искуплен. Я понял этот маневр и заговорил о его заготовительской деятельности в Волосовском районе. Ян Карлович охотно рассказал, как, вырубая там ольху и снабжая молдавские колхозы подпорками для виноградников, приносил пользу обеим сторонам. С меньшим желанием он признал, что деньги получал и там, и тут, а когда ему был задан вопрос о том, применял ли он наемный труд, Густавсон основательно скис.
— А честно, без комбинаций, вы когда-нибудь работали? — спросил я у него, и Ян Карлович вновь повеселел:
— О, было, было! Пробофал… Кулинария, цирк… По-касать?
Не дожидаясь моего согласия, Густавсон вскочил со стула, встал на руки и прошелся по кабинету вверх ногами, потом сделал обратное сальто и громко залаял, подражая овчарке.
— Ну как?
— Любопытно.
В коридоре забегали люди. Кто-то сказал: «Собака лаяла, слышали?» Я продолжал беседу:
— Почему же вы не стали работать ни по одной из этих специальностей? У вас неплохо получается…
— Трут большой, теньки мало. Не бизнес.
— Ну а покрышки — бизнес? — спросил я и положил перед Яном Карловичем пачку изъятых на Витебском вокзале документов.
Густавсон с любопытством посмотрел на них. Деться было некуда. На его лице опять появилась сладкая улыбка. Да, он покупал покрышки у неизвестных лиц для колхозов, но барыша не имел. Действительно, при отправке по железной дороге оценивал их вдвое дороже, чем они стоили, но ведь оценка — дело отправителя, и, кроме того, он считал: оценишь дороже — сохраннее будут.
Меня его ответ не удовлетворил:
— В Молдавии следователи изымают ваши отчетные документы. Что вы будете говорить, если окажется, что и в них указанные вами суммы вдвое выше фактически затраченных?
Ян Карлович пожал плечами. И тут я не выдержал:
— У вас был сговор с ворами! Они воровали для вас, а вы сбывали. Вы знаете Сашу, Боба, Костю?
Сохраняя спокойствие, Густавсон достал носовой платок, не торопясь высморкался, вытер им уголки рта и, виновато взглянув на меня, сказал:
— Фыхотит — плохо телал бизнес. Опять сут, опять срок, опять от сфонок то сфонок.
Он попросил только об одном: дать ему возможность убедиться, что воры назвали его фамилию. После того как я выполнил эту просьбу, Густавсон не колеблясь, даже с каким-то облегчением, рассказал о сделках с ними. Перед концом допроса он вспомнил о Галине и, узнав, что она уехала в деревню, вздохнул:
— Плохо. Нушно сухарь, лук, махорка.
— Если приедет — передам, — пообещал я.
— Спасибо, краштанин слетофатель. Трутно, кокта челофек отин.