В монастырь нас впустили как гостей, без всякой платы и лишних слов. Рыцари занялись лошадьми, а нас с Зирой и сестрой из Яффской обители отправили в женское общежитие. Для него предусмотрен отдельный вход. Что за чудо этот монастырь. В темноте слышен густой аромат цветов. При свете звезд из окна нашей комнаты были видны бесконечные ряды деревьев, уходящие к подножию гор. Все это плодовые деревья и оливки, из которых монахи готовят масло. Что говорить, земля здесь щедра и благодарна. Настоятель явился, чтобы узнать наши пожелания. Несмотря на усталость, я испытывала удивительную потребность немедленно отблагодарить Господа. Столько радости я испытала за этот долгий день. Сочувствуя моей просьбе, настоятель отвел меня в церковь, которая, нужно полагать, нечасто видела женщин. Я отстояла службу в дальнем углу, вернулась к себе с сердцем, исполненным благодати и уже готовилась отойти ко сну. За стеной, отделяющей от мужской половины, переговаривались рыцари. Им предстояли выборы нового магистра. Это мало меня беспокоило, если я обращала внимание на отдельные слова, то лишь потому, что звучали они слишком возбужденно для столь благодатного места. Впрочем, заснула я быстро, счастливая, как никогда. Проснулась от того, что Зира теребила меня за плечо. Я даже испугалась, до того таинственный и необычный вид был у моей подруги. Она приложила палец к моему рту, просила ни о чем не расспрашивать, одеться и выйти на затянутый предутренним мраком двор. Мы пересекли его, и возле самой церкви человек бросился мне навстречу. Сердце мое восторженно забилось, оно узнало брата раньше, чем мои глаза.
Такова благодарная сила молитвы. Все эти дни я не уставала просить Заступницу, чтобы она вернула мне брата. И вот он рядом. Оказалось, он часто бывает в этом монастыре. О прочем он говорил неопределенно, а я не расспрашивала. Знаю только, что он много скитался и перепробовал на своем веку. После того давнего несчастья, он скрывался, среди отшельников на Масличной горе, опасаясь мести за убийство негодяя по имени Редживаль. На счастье, он вспомнил друга нашего отца, нашел его в христианской части города и несколько лет провел в его семье, воспитываясь вместе с его дочерью. Потом купец погиб, он снова бежал, под влиянием пережитого решил посвятить жизнь Господу. Но и тут оказался не на месте, природа сделала его неспособным подчиняться монастырским порядкам. Он привык быть один…
Говорил брат медленно, запинаясь, с большими паузами. Конечно, со мной, истосковавшись по родной душе, он был откровенен, но показался мне человеком, нерасположенным к излияниям. Ясно, он о многом умолчал, ведь наша взрослая жизнь прошла порознь, и связывает нас всего лишь доверие детства и памяти. Много это или мало? Трудно узнать в нем юношу, едва сменившего отроческий возраст. Теперь это человек, пожалуй, преждевременно постаревший, недоверчивый и оскорбленный. Таким его сделала жизнь. К тому же во время скитаний он перенес оспу, что видно по следам на лице, и чудом остался жив. Но, несмотря на испытания, в нем осталась сила, присущая нашему отцу. Это я ощутила.