Раз за разом Василий ложился и вскакивал с грязной подстилки, мерил шагами пространство каменной клетки, не обращая внимания на соседа. Его миску чуть не перевернул. Тот ухватился двумя руками, смотрел на Василия затравленно, молча. И это человек? Тьфу. Во время многодневных постов Василий изнурял себя куда как яростней, беспощадней. Себе он был полный хозяин. А по тому, как сосед ухватился за вместилище для грязных отбросов, вылизанное им, как собакой, видно было сразу, привязан к миру. Прочно привязан, со страхом. Раб. Следовало бы направить на него усилия. Но не сейчас, время не пришло, не наступило. Василий знал за собой способность точно найти, когда открывалось внутри него и толкало в грудь. Не снаружи, а изнутри, из-под сердца. Знак этот звал: — Иди, неси слово. Тогда он мог говорить. И придумывать, и настраивать себя не было нужды, как делают другие. Все само. Но не ранее. Сколько раз он ощущал этот внезапный горячечный жар, который открывал его уста. Тогда он мог все. Люди слабы, сомневаются во всем, даже в собственной слабости. Потому мнят себя сильными. Но не надолго хватает силы и этого заблуждения. И тогда видишь подтверждение. Слабы они, истинно слабы. А сильными становятся только рядом с ним — Василием. Он один может отвести от греха, гнездящегося в этом городе. От смердящей заразы, мнящейся верой — притворной, источающей мерзости и разросшейся пышно в грехах, как чертополох, не верой, а искушением Сатаны. Не иначе. Скоро, если не отвратить, геенна прорвет землю и затопит все вокруг.
Воспламенясь от собственных мыслей, Василий бегал от стены к стене, не обращая внимания на соседа. Франк. Нескольких слов, с которыми тот обратился к стражам, было достаточно, чтобы угадать. Василий и сам бывал в тех краях, когда занимался врачеванием. Латиняне невежественны, спесивы, недоверчивы. Но он знает, от их надменности не остается следа, стоит только найти нужные слова. Он проповедовал и там, и обращал тех, кому проповедовал. И этого бы наставил на истинный путь, хоть тот пока не скрывает своего равнодушия. У Василия еще будет время. Господь постоянно испытывает всех. И его тоже, вера без испытаний оборачивается тщеславием, как вино уксусом. И ему — Василию Господь не дает передышки, прикажет, и он поднимет этого неразумного. Но не сейчас. Сейчас он хотел видеть изменника, из-за которого оказался здесь. О-о — он даже зубами заскрипел, благо, не все износились. Несколько передних выбили при прошлом аресте, зато другие на месте. И тогда не дознались от него, обманул, выскользнул из тисков. Кто же теперь? Чтобы ему мучиться, гореть вовек… Отгонять злые мысли Василий не стал. Мысль о возмездии помогала вернуть силы. Яростный человек и в смирении яростен, жжет его огнем. Но обуздать себя он мог вполне, прикинуться, притвориться так, что никто не угадает, не раскроет его тайны. И пытку выдержит, станет кричать, молить, уверять в неведении, а сам не выдаст себя, не откроет, даже усомниться не даст. Так уже бывало. И отпустят, как отпускали. Даже на икону он способен перекреститься. Мысленно предаст анафеме, с каждым поклоном тьфу-тьфу-тьфу. А те думают — смирен. Пусть глядят псы, глядят, да не видят. Нет клятвы, которую он не способен дать. В глаза будет смотреть своим судьям, уверять в преданности, а сам — презирать за распутство их и ложь. Это они требуют от него