К нему подбежали товарищи, хотели его поднять. Яков еще был жив. Он попытался ухватиться за ствол дерева, прижаться горячей мокрой щекой к его шершавой холодной коре, но не смог. Тихо застонав, упал снова. Товарищи, поняв, в чем дело, быстро раздели его. Гимнастерка Якова была в крови.
-- Яша! Яша!.. Что ты, Яша?.. -- Сенька тормошил бойца за обмякшие вдруг плечи. Но Уваров был уже мeртв. Шaпка его валялась в стороне. На широком лбу в тусклом свете луны, просочившемся сквозь вершины деревьев, поблескивали капельки пота. Пуля попала ему в спину, прошла навылет через грудь.
Немцы не решились углубляться в лес. Они постреляли еще минут тридцать и угомонились.
Хоронили Якова той же ночью за лесом, в степи, далеко от сeла. Хоронили молча, без речей, без солдатских салютов. Только каждый становился на колени и надолго припадал к холодному лбу павшего товарища. Лицо его было сурово и спокойно. В сердце Акима вдруг родился знакомый, выплывший откуда-то издалека, из годов студенчества, звук скорбной, мужественной и торжественной песни:
В степи, под Херсоном,
Высокие трапы.
В степи, под Херсоном,
Курган...
Аким встал на колени, наклонился еще раз к товарищу.
-- Мы никогда не забудем тебя, Яша. Никогда!
10
День застал разведчиков в степи. Невесело было у них на душе. Задание они выполнили успешно, но какой ценой -- среди них нет Уварова... Молчаливые и подавленные, укрылись под старым стогом, спугнув стаю серых куропаток. Жалели Якова. Но на фронте мало места для грусти. Не до нее. А тут еще вспомнили, что сегодня -- Первое мая. И унеслись мыслями к светлому, радостному...
-- Закусить треба... -- угрюмо предложил Пинчук.
Ванин развязал мешок, вынул оттуда небольшой ящичек, на крышке которого готическими буквами был написан адрес.
-- Что это у тебя? -- спросил Шахаев.
-- Ночью... забежал на минутку в хату, откуда немцы выскочили с перепугу... -- начал объяснять Сенька.-- Смотрю -- посылка ихняя. Пасхальная, должно, запоздала...
-- Да ты что, с ума сошел?.. -- перебил его возмущенный Шахаев. -- Ну, брат, больше ты на задание не пойдешь!
-- Я же вас всех хотел угостить, -- оправдывался Сенька. -- Особенно Акима да Уварова...
Хозяйственный Пинчук поспешил вскрыть злополучную посылку. К его тихому торжеству, в ней оказалось несколько коробок с сардинами и бутылка с ромом.
-- Черт тебя понес! Всех бы мог пидвести пид монастырь! -- лукавил Пинчук. Но в голосе Петра не чувствовалось возмущения, ибо Сенька задел самые живые струны его хозяйственной души. Хитрый Ванин понимал это и настойчиво твердил: