Тяжелая немецкая артиллерия перенесла огонь на ближние тылы дивизии, и Гунько впервые за два часа артиллерийской дуэли увидел впереди себя клочок неба и в этом клочке много самолетов. На какую-то долю минуты мелькнула радостная мысль: "Наши. Переправу громят!" Самолеты висели над переправой врага непрерывно. Густое аханье бомб докатывалось до батареи. Гунько оглянулся назад -- зачем, он и сам бы не мог ответить, -- и увидел штурмовик. Он летел низко, кометой скользил над самыми вершинами деревьев, таща за собой огненно-красный шлейф. "Подбили, сволочи!" -- горько подумал офицер и как раз в эту минуту услышал близкую ружейно-пулеметную стрельбу. Немецкие пули повизгивали над батареей. Из окопов выскочили в контратаку советские пехотинцы. "Ура-а-а-а..." -- полилось навстречу бежавшим от переправы немцам. Столкнулись. Смешались... На флангах выстрачивали частую дробь "максимы". Стучали бронебойки. По переправе, не переставая, била артиллерия. У первой линии наших окопов уже горело несколько танков с крестами на броне -- их подожгли советские артиллеристы, дружно стрелявшие со всех сторон.
Мимо батареи стали проходить раненые. Они брели медленно, грязные, в порванных и залитых кровью гимнастерках и брюках. У многих на обмусоленных колодочках белели медали и желтели ленточки, свидетельствующие о прежних ранениях. Лица последних были спокойно-суровы, они не выпячивали напоказ своих ран, как это делают обычно бойцы, впервые получившие увечье, шли в тыл как бы нехотя, зная, что через месяц, а может быть, и того менее они вернутся вновь в окопы.
-- Что там? -- нетерпеливо спрашивали их артиллеристы.
Отвечали редко, больше говорили:
-- А дьявол его поймет...
Измученным и изуродованным людям было не до рассказов, к тому же и место для этого было неподходящее. Встреть ты их подальше в тылу, скажем, в Шебекинском урочище, где реже ложились немецкие снаряды, -- вот там уж они вам порасскажут, быль сдобрят умопомрачительной небылицей, про раны свои забудут, но попробуй только разобраться, кто же из них самый главный герой!..
Убедившись, что от раненых им все равно ничего не добиться, артиллеристы вернулись к своим пушкам. Вскоре на поле они заметили пехотинца. Он бежал не слишком быстрой трусцой, подгоняемый страхом и им же сдерживаемый. Иногда он пытался залечь, но тут же поднимался и вновь бежал. Гунько, наблюдая за ним, невольно расхохотался и не понял этого своего состояния: обычно при виде бегущего стрелка он испытывал страшную ярость, смешанную с испугом и еще каким-то знобящим, неприятным чувством.