Самодива (Зуркова) - страница 77
От начала до конца, эссе было точно таким, как сказал Джайлс. Кроме одного: оно совершенно не было похоже на теорию. Каким бы мечтательным не был стиль ее письма, я знала, – и эта интуитивная уверенность напугала меня – что то, что Эльза изложила на этих страницах, не было теорией, по крайней мере не для нее. Она писала с пугающей уверенностью, словно хирург погружающий скальпель в тело, разрезая кожу. И самоубийство Орфея, каждая кровавая деталь, были описаны так, словно она присутствовала при все этом, была свидетелем.
Всем этим, конечно, был очарован наш профессор искусств. Для него это было просто блестящей эрудицией, но в то же время всего лишь академическим заданием по созданию мифа из древней керамики. Для меня это была возможность заглянуть в безумие моей сестры. Вписывалось ли то безумие в строгие медицинские определений или нет, Эльза умерла в Принстоне. Может быть, к тому времени как она написала это эссе, она уже хотела умереть. Теперь я больше не уверена, что на этих страницах (фантазии одержимой девушки, как описал их Джайлс) не было чего-то, что стало тому причиной.
А что, если это было так? Эссе само по себе ничего не доказывало. Оно не содержало никаких зацепок, которым я могла бы последовать, ни взгляда на ее жизнь, ни того, кто, возможно, закончил её. Ничего, кроме смутной тревожной надежды, что, может быть, прошлое не было захоронено так глубоко, как все об этом говорили.
Я открыла окно. Настежь – нужно было впустить воздух в комнату. Затем я сунула эссе между партитур Шопена на дно моего чемодана и выключила свет.
В темноте все становится похожим. Я вспомнила другую темную комнату, где не так давно парень, прежде чем я даже узнала, кто он, прошептал мне, что я должна написать об Орфее. И что-то еще, первое, что он когда-либо сказал мне: это должна быть менада, там.
В единственном числе.
Как он узнал?
Я скользнула под одеяло, свернувшись в клубок, и попыталась призвать сон под мои горящие веки.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дьявол собственной персоной
ВЕЧЕР, ПРОВЕДЕННЫЙ с Беном на концертном исполнении произведений Шуберта был бы волшебным (маленькая церковь за пределами кампуса; звуки скрипки и сумеречный свет), если бы у меня получилось сконцентрироваться на том, где я была, а не на мыслях о Ризе.
С момента инцидента на Мерсер Стрит прошла почти неделя, и больше я от него ничего не слышала. Это было даже к лучшему – мне было нечего сказать тому, кто кинул меня без единого слова просто из–за того, что я отказалась заниматься сексом на улице. Вероятно, ему тоже нечего мне сказать. Девушка, которая могла бы быть с ним, явно не из стеснительных первокурсниц из Болгарии, и он, должно быть, понял это прямо там, под деревьями.