В качестве последнего проявления его хороших манер, он отвез меня обратно в Форбс – в тишине. Высадил в молчании. Даже не пожелал спокойной ночи.
– Риз, мне так жаль…
– Чего жаль? Тебе не за что извиняться.
Последнее, что я слышала, это визг шин, когда он повернул за угол и исчез.
– Я НЕ ПОНИМАЮ, ТЕА. – Лицо Доннелли приобрело грозовое выражение, нахмурившись так знакомо, разве что в этот раз катализатором был не мой выбор специализации. Более чем за неделю я выучила только половину композиции Альбе́ниса. Для нее же это было личным оскорблением. – Ты знаешь, что значит Карнеги для музыкальной карьеры, так ведь?
Конечно, я знала: максимальный джек–пот. Но также голову занимали совсем другие мысли. Всю прошедшую неделю меня не отпускало ощущение сюрреализма. Парень, которого я видела, разделился на двух совершенно разных людей, и затем я потеряла обоих.
– Мы идем по краю пропасти, и я не могу позволить тебе тратить время впустую. Что тебя отвлекает? Колледж?
– Отчасти.
– Что еще?
В качестве оправдания я использовала работу в кампусе, не убрав хмурость с ее лица.
– Как я и говорила, настойчивость Офиса финансовой помощи на этой работе просто нонсенс. Я смогу тебя вызволить не ранее января.
Целью было не вытаскивание меня из Проктер Холла. Мне нужно было, что бы Доннелли пустила меня внутрь.
– У них есть фортепиано, на котором, кажется, никто не играет. Если бы я могла практиковаться после работы…
– Почему же не можешь?
– Зал закрыт ночью.
Она потянулась за телефоном.
– Когда ты работаешь в следующий раз?
– Этим вечером.
– Прекрасно. Дай мне минутку.
Больше времени и не понадобилось. Она набрала номер, обменялась несколькими словами, затем завершила разговор с выражением триумфа на лице.
– Кто-нибудь передаст тебе ключ до конца смены.
И наконец я получила его – собственное фортепиано, да еще в таком великолепном месте, которое и так настраивало разум на музыкальный лад!
Рассыпаясь в благодарностях, я задумалась, мог ли этим «кем-нибудь» оказаться смотритель (или как он сам себя зовет – хранитель ключей), уже однажды отпиравший для меня Проктер Холл. Мне он показался чудаковатым и обаятельным, и внутри теплилась надежда увидеться с ним снова. Разговорить его. Узнать, почему он так поэтично высказывается о музыке. И, кроме прочего, уговорить раскрыть детали суицида в Принстоне, о котором он упомянул в прошлый раз. Не то чтобы я могла представить сестру прыгающей с Кливлендской башни. Но может он слышал и о других инцидентах? К примеру, о мертвой девушке, найденной на туристическом маршруте. Или о скандале в похоронном бюро, в котором говорилось о самых нездоровых кражах.