Осознание железным обручем сдавливает виски.
Я убил… Я убил человека.
От понимания этого меня начинает трясти, кровь просто вскипает, сердце пропускает удар за ударом. И ведь я убил не одного. Вспомнился первый из противников, оставшийся на поле — я оглушил его, и забыл, оставив лежать на снегу. У него не было шанса пережить старт корабля.
Дали Небесные! А что случилось с людьми, бежавшими от здания терминала? Я не думал об этом в пылу сражения и суматохе бегства, но сейчас воспоминание отогнать не удалось.
«Я убил…»
Сеть, сплетенная из синевы внутри меня, начинает недовольно ворочаться, раскачивается и резко дергается в разные стороны — хаотично, резко, на разрыв, и как при коротком замыкании искры сыпятся с разорванных нитей, обжигая меня. Боль невыносима. Лучше бы самому остаться лежать на том поле, чем вот так сгорать изнутри.
От боли, от понимания, что вот-вот разорвется мое единение с удивительной синевой, и тогда я останусь опустошенным, пустым и хрупким как зола, оставшаяся на месте догоревшего костра, я шепчу: «нет, не уходи», цепляясь за истончающиеся, рвущиеся нити, но разве способно одно желание хоть что-то изменить?
Едкие слезы катятся по щекам. Мне и горько и стыдно и больно. Сил нет понимать, что я сам разрушил связь меж собой и сияющей синей вселенной.
«Нет!» — кричу я, и просыпаюсь от собственного крика. Из сна меня выкидывает совершенно также как корабль из прыжка: один миг и сон остался где-то. Словно его и не было. Пробуждение приносит облегчение.
Ночь. Через открытое окно врывается ветер. Легкие портьеры колышутся от потока воздуха. Издалека доносится равномерный приглушенный гул прибоя. Отсчитывает секунды стрелка часов, висящих над дверью. На тумбочке рядом с кроватью стоит стакан, рядом — графин с водой, к которому я тянусь, и понимаю, от неподъемной тяжести сковывавшей тело не осталось и следа. Тело повинуется мне, как и прежде, но пальцы дрожат, когда я наливаю воду.
Душа, — понимаю я, залпом выпивая воду. — Душа не на месте.
Завернувшись в простыню, я подошел к окну и оперся на подоконник, вдохнув полной грудью свежего влажного воздуха. Видимо, совсем недавно прошел дождь — свет фонарей отражался в лужах, ветерок отряхивал с крон деревьев ворохи капель. Прямо у окон росли кусты, усыпанные мелкими белыми цветами, пахнущими остро, дурманно. Протяни руку — дотянешься.
Но дотянуться не удалось, проем окна оказался затянут силовым полем. Воздух проходил свободно, а вот руку мягко отводило назад. И почему мне показалось, что могло быть иначе? Должно быть, я все еще на Ирдале, в Лиге, и значит, я — пленник. А кто даст пленнику сбежать? И то, что я предоставлен себе самому, наверняка тоже — иллюзия.