Так повторялось несколько раз. Наконец, удильщик в последний раз хлопнул в ладоши, что-то громко выкрикнул. Человек опустил Калюку. Ольга почувствовала, как желание покидает тело вместе с теплом. Курсантов, видимо, тоже отпустило — они перестали ворочаться и удивленно пялились на Ольгу и друг на друга. Кто-то сдавленно ругался.
Остальные удильщики встали с колен, прицепили узелки к поясам и гуськом молча вышли в боковую дверь — но сразу вернулись, уже не гуськом, а толпой, что-то удовлетворенно бурча. Последние двое удильщиков несли большой чан и множество чашечек, сделанных из осиных гнезд. Чан водрузили на помост, разобрали чашечки. Каждый зачерпнул что-то из чана и принялся пить мелкими глотками. Голый удильщик присоединился к остальным — тоже взял чашечку, зачерпнул свою порцию и сел с ней на землю, привалившись широкой синей спиной к помосту.
Человек аккуратно положил Калюку на опустевший табурет, взял сразу две чашечки, зачерпнул. Одну выпил залпом, а вторую, соскочив с помоста, понес… Ольга поняла, что он несет чашечку ей.
Присев возле связанной принцессы, человек обратился к ней по-гречески. Говорил он с жестким акцентом — но это был явно не турецкий и не русский акцент. Скорее всего — акцент какого-то местного языка.
— Ваше высочество, не сердитесь. Прошу вас отведать моего варева.
— Развяжите меня, — потребовала принцесса.
— Не могу, — ответил человек и прибавил по-русски, — я же тебя знаю, крестница. Начнешь ногами махать, Цир-Цир расплещешь. Пей так. Давай помогу.
Ольга замотала головой. Потом оглянулась вглубь зала. Всюду лежали связанные курсанты. Некоторые не шевелились, но многие извивались, пытаясь освободиться — кто-то вяло, а кто-то яростно. В темноте они были похожи на толстых червей, копошащихся в мутной жиже.
— Не бойся, все твои мальчишки целы, — успокоил Ольгу человек. — А вот нам из-за тебя придется новую землянку рыть. Здорово ты нас нашла. Только не понимаю, за каким хреном.
— Тоже мне, крестный, — огрызнулась Ольга, — я тебя тоже знаю. Ты Горыня, опричный сотник. Ты бросил мою мать.
Горыня усмехнулся в усы.
— Да плевать тебе на мать — с самой маковки Иоанновой колокольни. Я иногда слушаю светские новости, да и людишки у меня есть на Земле, так, чтобы следить за политикой. Но я в нее не лезу.
— Ой ли! А зачем ты спер государственную ценность?..
— Хобот, что ль?
— Калюку Припегаллы.
— Так вот, почему…
Горыня рассмеялся. Крикнул что-то удильщикам на их языке, и они оглушительно затрубили. Потом успокоились и снова принялись пить из чашечек, тихо переговариваясь.