Дед Василий, вероятно, вспомнил партизанскую выучку, когда побрел выслеживать Михайлову жену.
Вот ведь как навязался Мишка на шею — не стрясешь! Чтобы по холоду, да еще затемно тащиться в город… давненько такого с дедом не случалось. Сперва он на Багрова руками замахал, как на чумового: даже не заикайся, даже думать не моги, чтоб я пошел!.. Это тебе близко, а мне — невозможное дело!
Но Михаил улестил, разжалобил, чуть не в ноги бухался. Умолил-таки. Сам надел на деда валенки с калошами, замотал шею шарфом. И поплелся старый. И конспирацию сумел соблюсти — так ему казалось — полную.
Как велено было, заглянул в парикмахерскую, увидал Майю и порешил дожидаться ее возле дома. Когда озяб и устал до дрожи в коленях, вошел внутрь и устроился на мусорном бачке под лестницей, беззвучно понося последними словами и Мишку и себя самого за уступчивость. Только Майю не ругал: уважал со слов правнуков, которых та в школе учила.
Нескоро хлопнула дверь, впустив Михайлову жену.
— Май, а Май! — тихонько окликнул он.
Багрова осторожно приблизилась и всмотрелась.
— Боже мой, дедушка Василий, это вы?
— Я, я, — кряхтя поднялся дед. — На-ка вот.
Багрова прочла записку в слабом свете лестничной лампочки и схватилась за сердце.
— Что сказать-то ему?
— Идемте, дедушка, идемте!
Она помогла ему сойти с заснеженного крыльца, но тут дед Василий отстранился:
— Давай-ка поврозь. Ты — до угла и пожди. Нагоню — опять вперед и пожди, где темно.
Майя Петровна, не вникая в наставления деда, послушалась.
Сверху Катя, то и дело совавшаяся к окну, заметила мать, удалявшуюся по переулку. Пока вскочила на подоконник и открыла форточку, чтобы позвать, Майя Петровна свернула за угол.
«Второй раз чайник выкипает! Вот куда она, куда на ночь глядя?!.. А это кто еще шаркает?»
Шаркал дед Василий, ободряемый тем, что теперь путь обратный, к теплой печи. К Кате была обращена сутулая дедова спина, но на повороте за угол, под фонарем, девушка узнала его. Таких высоченных стариков было только двое: ее собственный дедушка Терентий да пасечник. К нему она наведывалась за сотовым медом этой осенью.
«Мама и думать обо мне перестала… Виктор — рохля, неизвестно чего ждет, чтобы помириться… Отец же… Главное, конечно, отец. Неужели и впрямь здесь появится?.. Надо подготовить маму, а мамы нет… Ну за что мне такое наказание?»
Отчаянно жалея себя, Катя расчесала и переплела косу. Зеркало всегда хоть немного утешало.