На рассвете, бессонно прохаживаясь по комнате для приезжающих, Крюков попытался подвести первые и, надо прямо признать, неутешительные итоги командировки. Вырвав лист из арифметической тетради, он без колебаний, твердо нажимая на карандаш, округло выкатил: «Уважаемые товарищи члены коллегии! Дорогой товарищ Скоков! — И на секунду призадумался. После полугода работы в комиссариате нежное обращение „дорогой“ уже не воспринималось таким чуждым официальной бумаге, однако, поразмыслив, Крюков вымарал слово. — Полуэскадрон члена губисполкома Воробьева под моим непосредственным руководством выполнил операцию и изъял из обращения ненужные элементы, благодаря чему кулаки в инспектируемой волости сразу примолкнут. Слухи здесь распространяются с быстротой молнии, то есть молниеносно, и враги будут осведомлены, что им нет пощады от уполномоченного, присланного высшей народной властью из Петрограда».
Затем он лег на койку, прикрыл набрякшие утомлением веки и вообразил ломоть хлеба подле миски дымящейся говядины. Пищу он приметил с крыльца через разбитое окно в избе чернобородого самозванца, который нагло наплевал на его мандат. Крюкову ничего не стоило беспрепятственно войти и взять хлеб и горячую говядину, никто бы из воробьевцев не осудил. Он мог велеть кавалеристу завернуть в тряпицу еще и соль, спички, махорку и спрятать в мешок. Но он сразу подавил тошнотворный искус пожевать съестного, хотя мысль проскочила, болезненно озарив истерзанный голодом мозг.
Он против богатеев, он готов ежедневно изымать из обращения ненужные элементы — ненужные кому? — опираясь на военную мощь пролетариата, он готов лично во главе отряда проводить операцию по борьбе с несогласными жить коммуною, но он за справедливость, и прежде — если существует малейшая лазейка для прощения, то полезно ее использовать и простить виновных в сопротивлении. Он за то, чтобы накормить всех — пусть похлебкой, но всех и ни на одного меньше, а для себя получить не гуще, чем распоследний бедняк в распоследней деревеньке.
Немного полежав на койке, он открыл глаза, поднялся и присовокупил специально для Скокова несколько строк: «Я поступал по инструкции, но гложет меня червь сомнения, Иван. Я решил, что должен применить военный аргумент, но в будущем хотел бы опираться исключительно на агитационные мероприятия. Вот почему самокритично считаю задание выполненным наполовину, хоть контрреволюция здесь мною и подавлена не хуже, чем комиссарами Конвента в 1793 году. Крепкий хозяин, к сожалению, он и лбом и сердцем крепок, не прошибешь. Но хлеб-то ему сеять и собирать. Вся здесь наша закавыка, товарищ Скоков!»