Внимание Сухарева нарастало по восходящей кривой. Сначала он машинально поигрывал зажигалкой, слушая как бы из вежливости повесть вполне дежурную, но вдруг увлекся этим незамысловатым повествованием, отложил зажигалку, но даже не заметил этого, подался вперед, выставив носок левой ноги, прикрытый безразмерной фланелью, постепенно уже привыкающей к непрошеной ноге. По лицу Ивана Даниловича начали пробегать сполохи той давней поры.
— Я вам не наскучила? — спросила она снова, чувствуя задумчивую сосредоточенность собеседника.
Сухарев облегченно засмеялся, скидывая оцепенение:
— Как можно, Маргарита Александровна? Мне даже почудилось: не обо мне ли вы рассказываете?
— Вы и были тем штабистом, с которым я столь глупо говорила? Нет! Тот был…
— Увы, не я… В этот раз почти наверняка. Зато догадываюсь, кого вы так лихо изобразили…
— Такой уж нынче день, скачем галопом по собственной памяти. Как вы думаете: у памяти могут быть перегрузки?
— Вряд ли. Память способна выдержать все, хотя о многом мы предпочитаем забыть.
Маргарита Александровна сделала вилкой решительный крест на скатерти.
— А может быть, как раз забвение и возникает от перегрузок памяти? — спросила она, обращаясь в пространство. — Так и я. Для меня воспоминания об этих днях одни из самых тягостных. Как я ждала, у меня руки тряслись, а ведь мне перевязки делать. Наконец, он явился, как всегда, неожиданно и в самую неподходящую минуту, я как раз делала перевязку тяжелораненому. Он показался в дверях палаты. Я цыкнула на него, и он исчез. У меня обмякли ноги и руки, бинт выпал из рук и размотался по полу — белая дорожка моей судьбы в пятнах крови.
— Где ты пропадал? Доложи.
— Докладываю. Легкая лесная прогулка, стреляли дичь, кормились ягодами, я привез тебе страусиное перо…
— Не фиглярничай. Мы же договорились с тобой: говорить только правду, быть верным только правде.
— Был верен, буду верен. Клянусь в том собственной матерью и своим сыном, следовательно, собой и тобой.
— Ах так! Тогда я повторяю: где ты был?
— Я же тебе говорил: путешествовал в тыл за спичками.
— Я все знаю, ты был в разведке, вы ходили за «языком».
— Ну и что же, ходил и вернулся, я сказал тебе всю правду, сто двадцать процентов правды — но фигурально. Не моя вина в том, что ты поняла меня превратно.
— А про спички? Это тоже фигурально.
— Спичка уже начала говорить — и вполне натурально. А мы вернулись счастливые, но небритые. И голодные.
— Ой. У меня же стоит целая банка тушенки…
— Я уже насытился. Нам выдали паек за все дни отсутствия. Майор преподнес по чарке, впрочем, из наших же поставок…