Два сержанта, Баранов и Зазноба, лежавшие поблизости, подняли головы и с удивлением посмотрели на Старшого.
— На высоком бы лучше, — Родионов закрыл глаза и умолк.
Над лесом нудно загудел шмель. Я задрал голову и сразу нашел самолет над елью. Немецкая рама снижалась и прошла совсем низко над нами. Обер-лейтенант жадно следил за рамой, но сидел послушно.
Старшой проводил самолет глазами и посмотрел на меня.
— Привал сокращаем, — сказал он, складывая карту. — Займись этим делом.
— Каким? — я не понял.
— Приготовь ему, — он кивнул головой в сторону Родионова.
— Носилки? — я все еще не понимал, куда он клонит.
— Не сходи с ума, — Старшой с сожалением посмотрел на меня, и тогда я понял, что он задумал. У меня мурашки по спине забегали.
— Неужели нельзя ничего придумать? — забормотал я.
— Мы должны идти. Делай! — жестко сказал Старшой и пошел в сторону, видно проверять посты. Он ни разу не оглянулся, не посмотрел на меня — так он был уверен, что я сделаю то, что он задумал. Выдержка у него была железная, но тут и он не выдержал: отдал приказ и быстро смотался. Он отдал приказ, а мне придется теперь делать всю грязную работу.
Я усмехнулся вслед Старшому и с горечью подумал, что сам ни за что не решился бы отдать такого приказа. Вдруг я почувствовал с облегчением, что приказ уже отдан.
Фигура Старшого скрылась за кустами, но еще слышалось: «Не спать! Не спать!» Я посмотрел, кто лежит поблизости.
— Баранов, Зазноба, — позвал я. — Следуйте за мной.
Мы обошли вокруг ели, где лежал в забытьи Родионов, и стали подниматься по склону. Немец с опаской следил за нами.
Склон был пологий и скоро кончился, почти сразу раскрылась небольшая поляна, обставленная облетевшими осинами.
Баранов и Зазноба шагали сзади. Саперные лопатки противно звякали у них на поясе. Я остановился. Сквозь прогалину, чуть ниже, была видна та самая ель. Лишенные жизни ноги Родионова торчали вразброс из-под густой лапы.
Я провел сапогом по земле.
— Вот здесь, — сказал я.
Разведчики смотрели на меня с испугом. Зазноба прижал лопату к животу.
— Дай! — я взял у Зазнобы лопату и показал, что не шучу.
— Как же так, товарищ командир, — растерянно мямлил Зазноба. — Неужто мы своего?..
— Ладно уж, — сказал Баранов. — Пуля дура, сшибет где попало, и будешь гнить в меже. Лучше уж так, по-человечески. — Баранов поплевал на руки, встал на одно колено и принялся копать.
— Будем копать по очереди, — сказал я. — Двое копают, третий отдыхает.
Мы начали копать — и сразу стало легче, словно мы преступили невидимую черту, которая еще прочерчивалась внутри нас. Разве мы были виноваты в том, что приходилось сейчас нам делать? Война безжалостна ко всему живому, что есть на земле, и, сколько бы она ни шла, живое никогда не привыкнет к этому.