Правильно ли я прорастал из самого себя? Побеги сами стали корнями. Но все ли в рост пошло? Не случилось ли по дороге вредной селекции — не тот черенок привили? Заботился больше о корневой системе, нежели о плодах, все думал: успею, плоды созреют сами.
Итак!
Как пишется: про него можно сказать — он рано остался сиротой и потому был лишен предрассудков собственного происхождения. Ничто не тормозило его чистую ищущую душу. А тут война. Так давайте же и спишем на войну все, что нам сейчас не по душе, составим ну хотя бы иной вариант письма, более приемлемый для истории наших отношений.
Оправдываться еще рано, ведь я едва приступил к воспоминаниям.
…Готика лежала в развалинах, имперский стадион обескровлен и пугающе пуст. Потребовалось двадцать миллионов жизней, чтобы опустошить этот стадион. И вот я выхожу на арену. Двадцатидвухлетнего парня берут за шкирку и приказывают: «Получай роту. Стереги!» На год попал в центр мировых событий, а скука той службы оказалась вполне провинциальной: посты, разводы, котловое довольствие.
Вот и придумал себе игру в перерыве между двумя караулами. А что, если то был первый робкий росток, от которого и проистекли поздние побеги?
Но разве может чувствовать растение свой рост?
Есть итоги, а есть плоды. Первые могут быть без вторых. Разница между ними та: плоды мы пожинаем для нового воспроизводства, итоги складируем в архиве прошлого за полной их бесполезностью. Итог подводит черту, тогда как плод продолжает развиваться во времени. Но нам не всегда дано отличить плоды от итогов.
Хватаю недозрелый плод своею же нетерпеливою рукой.
Проходят годы, становлюсь добрее, но лишь не к самому себе. Я шире становлюсь, и мысль моя без разрешения старается вскарабкаться на пьедестал, но я гоню ее оттуда, ибо на пьедесталах сплошь сквозняки. Вы жаждете примера? Извольте: проблема ответственности солдата. Я отпускаю Отто Шумахера на волю, освободим его из-под стражи прямо в зале суда: чеши на все четыре стороны… Давайте постараемся исправить еще кое-что. Зачеркнем ваши свидетельские показания, столь заунывно прозвучавшие и лишь напугавшие публику. Признаюсь честно, они из самых поздних наслоений, так сказать, верхний культурный слой, состоящий сплошь из асфальта. Что еще? Сделаем более демократичным непререкаемого обвинителя, заменив дубинку призывом к добру. Подретушируем ретивый голос из зала.
Мне ничего не стоит, все в нашей власти. Марина как-то сказала, тогда она была в седьмом классе: у папона мысль слишком размашистая. Вот я и научился ухватывать мой процесс сразу, одной размашистой мыслью, от первой до последней строки, со всеми его вариантами, отклонениями и даже купюрами, вводимыми по тем или иным историческим причинам. Мне ничего не стоило мгновенно находить нужную страницу, том, лист дела, довод защиты или обвинения: ведь я был един во всех лицах.