Он проследил за ее взглядом. Сквозь дверь виднелась полоска стола с раскрытыми школьными тетрадями, девочка в бантах сидела там на стуле, обреченно водя рукой по бумаге. Из глубины комнаты показалась тучная женщина с приготовленной улыбкой.
— Так мы пойдем, Маргарита Александровна, — сказала женщина, раскрывая дверь, и торопливость ее слов и улыбки показалась Сухареву нарочито бесстыдной. — Люся, ты слышишь?
— Я, кажется, не вовремя, — отозвался Сухарев и сконфуженно осекся: словно можно заявиться вовремя двадцать пять лет спустя.
В тесной прихожей мимолетно возникла смущенная толкотня, сопровождаемая переглядами: не беспокойтесь, пожалуйста, мы уже заканчивали, извините, ради бога, прошу вас, право, ни к чему, Люся, а почему арифметика осталась, вечно ты забываешь, в самом деле, что вы, это вы нас извините, разрешите, спасибо.
Наконец они остались вдвоем. Маргарита Александровна смотрела на него изучающе, хотя в ее взгляде можно было заметить и смущение, словно он застал ее за предосудительным занятием.
— Что же вы стоите? — с вызовом сказала она.
— Так мне бы обтереться, наслежу, — ответил он в тон, чтобы сразу дать ей знать, с чем явился.
Но Маргарита Александровна поняла его слишком буквально.
— Третий год живем, и все в грязи, — поспешно согласилась она. — А вы влезайте сразу в тапочки, вот эти, безразмерные. — И пояснила для непосвященных: — Специально для гостей держу.
Тапочки были разношены, с затоптанными задниками, придавленные чужими пятками, и Сухарев невольно подумал о том, что немало, видно, безразмерных ног в них перебывало; эта мысль уязвила его, но он тотчас пресек ее, гася в себе злопыхательство, ревность и прочие пороки, столь неуместные в этом священном доме. Как можно уязвляться тем, что чьи-то ноги побывали до тебя там, куда ты вовсе не собирался? Но видимо, мужское самолюбие, чужое и свое, столь крепко пропитало безразмерные тапочки, что пятки пощекотывало.
И вот они сидят за столом друг против друга. На столе уже не школьные тетради, а малые скатерки в цветную клетку и хрустальная ладья с сигаретами. Минутная говорливость, возникшая было по поводу тапочек и грязных ботинок, сменилась затянувшимся недоумением. Иван Данилович по старой, укоренившейся привычке все ноги поджимал.
— Вы были сегодня в Иностранке? — с ожиданием спросил он.
Маргарита Александровна непонятливо пожала плечами: нет, она не была там нынче, давно уж не была. Иван Данилович конфузливо поперхнулся: он-то и фразы сочинил по дороге сюда, чтобы вместе им повеселиться над его рассказом: от Данте до наших дней, с этажа на этаж, и след простыл, словно в сказке. За кем же он там гнался? Чей призрак искал? Нелепо вопрошать об этом. И теперь он не знал, каким образом подступиться к тому, зачем пришел сюда; более того, вроде бы вовсе утратилась нить, его приведшая.