Осталось пройти совсем немного. Еще тридцать шагов – и вот она, лестница, ведущая на эшафот. Лестница в небо. Надеюсь, это надолго не затянется. Не то чтобы очень торопился, но сегодня слишком жаркий день для таких мероприятий.
Жарко. Сегодня дьявольски жарко…
19
Даже не знаю, можно ли это считать везением. Да, пожалуй, можно. Это вам скажет любой приговоренный к смерти, который узнает о неожиданном помиловании. Конечно, вы можете привести в пример смертников, которые в интервью журналистам плачутся на свои пожизненные сроки, утверждая, что расстрел для них был бы лучшим исходом. Бред. Голимый бред! Поверьте, они цепляются за жизнь всеми способами. Это не их недостаток. Это нормальный рефлекс – жить! Жить во что бы то ни стало, надеясь на лучшее, на избавление от страданий и боли. Если ты еще человек, а не кусок гнилого мяса, который пожирают черви.
Меня помиловали. В тот самый момент, когда Джил Лангар уже дергался в конвульсиях, освобождая кишечник от лишней тяжести, на помост вышел один из судейских чиновников. Он неторопливо и вальяжно подал знак палачу. Меня освободили от петли и вытолкали на край помоста. Чувств не было. Никаких. Еще не понимал, что смерть прошла стороной, едва не коснувшись краем холодного савана. Я слушал речь этого сухопарого мужчины, но смысл доходил не сразу, будто мне переводил какой-то тугодум и заика.
Повешение заменили пожизненной каторгой, которую мне придется отбывать в одной из испанских колоний. Судя по кривой ухмылке Альвареса Гарса, это не самое приятное место на земле. Каторжный лагерь Анхело-де-Сорр…
Немного позднее я оценил жест «милосердия». Губернатор и коррехидор весьма удачно разыграли партию: они не лишили зрителей удовольствия лицезреть казнь, но вместе с тем и блеснули перед горожанами своей добротой. Мудрые правители. Кнут и пряник… Одна часть горожан ликует, что увидели, как по ногам повешенного стекает дерьмо, а другая проливает слезы радости, что их правители милостивы к заблудшим. Идиллия…
Дорога обратно в тюрьму показалась неожиданно длинной. Меня втолкнули в другую камеру и благополучно забыли о моем существовании на несколько недель. Разве что два раза навестил здешний лекарь, который с изяществом коновала забинтовал сломанные ребра и вычистил раны от гноя.
Немного оклемавшись, я мог начать думать. Это было большим достижением! Поначалу мысли путались и мне было трудно сосредоточиться, но со временем стало чуть легче. Грыз черствый хлеб и думал. Как это ни странно, смерть Федерико Линареса занимала меня все больше и больше. Я вспоминал разные мелочи из наших бесед, отрывки его статьи, которую удалось прочитать, и начинал подозревать, что антрополога убили не просто так. Кто-то очень не хотел, чтобы ученый продолжал раскопки, а уж тем более копался в подземельях сторожевой башни.