Пока я возился на кухне, из комнаты не донеслось ни единого звука. В комнате тихо. Даже как-то неловко нарушать это спокойствие шлёпаньем своих домашних тапочек. Но ничего не попишешь. Я обещал своей гостье кофе.
Она по-кошачьи устроилась в моём любимом кресле, подобрав под себя упругие обнажённые ноги и, видимо, о чём-то думала, потому что совершенно не заметила моего появления. Её взгляд блуждал по полкам книжного шкафа, а пальцы разминали неприкуренную сигарету.
– Кофе, – кажется, я разбудил её. – Ты о чём-то думала?
Пока я разливал кофе в чашки, она молчала, и лишь сделав глоток, задумчиво произнесла:
– Ты когда-нибудь видел, как ночью падают листья?
Нет. Картин ночного листопада я не наблюдал. Но я видел двойственность радуг в день гибели цыгана. Была осень. Дул отличнейший ветер, но был шторм. Он был мастером виндсёрфинга и любил ветер, но не смог справиться с волной. Хотя, зачем ей такие подробности?
На выручку пришёл Алик. Вернее, не Алик, а та бутылка, которую он оставил в холодильнике. Коньяк. Три звёздочки. Армяшечка.
Тепло овладевает телом. Напиток явно располагает к более непринуждённому общению и, видимо, способствует восстановлению памяти, потому что, опорожнив вторую порцию и сладко затянувшись, я вдруг вспомнил, что до сих пор не знаю имени своей собеседницы.
Она звонко рассмеялась. Так могут смеяться только добрые, искренние люди. Их смех заразителен и добродушен. Их веселье неподдельно. Они радуются вашим удачам, забывая о своих поражениях. Они как-то очень по-доброму смеются над собой и над всеми. Они чисты, как родниковая вода.
Внезапный приступ веселья кое-как стих, и, угомонившись, она нарочито официально представилась: «Ивана», – после чего вопросительно посмотрела на меня. Мне ничего не оставалось, и я выдал ей информацию относительно своего «звучного» имени. Она улыбнулась, но промолчала. А я подумал о том, что появился серьёзный повод ещё раз испытать качество продукции Ереванского коньячного завода.
А за окном дождь, и уже давно перевалило за полдень. Как незаметно бежит время. Ещё вчера этого не наблюдалось, и виной тому, я полагаю, совсем не коньяк. Она, скрестив руки за головой, откинулась на спинку кресла. Похоже, она знает себе цену, но она действительно хороша, особенно в этом скупом наряде: серая шерсть старого свитера на голое тело. Ивана встаёт и подходит к окну.
За окном довольно выразительный пейзаж. Правда, сейчас он окутан пеленой дождя и, кроме моря и размытых очертаний Поликуровского холма, ничего не видно. Тонкими змейками вода стекает по стеклу с той стороны окна, рисуя на нём банальные картины печали и напоминая о музыке Montgomery.