Обернувшись к замочной скважине, я увидел Луретт, собиравшуюся плавно войти с тонкой, как паутина, тканью, обвисавшей вокруг нее. Можно было различить сильно накрашенные губы, пару глаз и больше ничего. Загипнотизированная в дымной темноте, желающая верить, мадам Байерс, вероятно, увидела бы что угодно, по воле этих мошенниц. Это сразу же подтвердилось, так как вошла Луретт, прежде чем я собрался с духом, чтобы действовать. Мадам Байерс — бедная душа, она не могла находиться у стола, как мадам Зена приказала ей, вскочила и протянула руки. Это дало мне как бы толчок, в котором я нуждался. Я почувствовал себя свободно и с криком: «Убивают! Убивают!» — энергично вмешался, размахивая окровавленным лезвием.
Мадам Зена поднялась, словно бык из грязевой лужи, свалив стол со свечами, но Луретт в панике завизжала, и я подошел сначала к ней, ухватился за колыхавшийся белый купол и запутал ее, так что она брякнулась на пол с хорошеньким глухим стуком. Затем рывком я раздвинул оконные занавески и, когда мадам Зена подошла ко мне — она имела мужество — забежал сзади нее и начал пихать в зад, достаточно сильно, чтобы сделать ее активной, «Беги!» — шепнул я, и процитировал что-то изысканное, что вспомнил из учения отца Кланса: «Убегай от грядущего гнева!»
Она убежала. Я не допускаю, чтобы кто-либо мог оставаться в таком виде, достойном освистывания. Она не могла побежать в село в своем пурпурном тюрбане и черном платье. Она бросилась в соседнюю комнату, и я должен был позволить ей уйти — и тоже выбираться, до того, как она вернется с каким-то лучшим оружием, чем мое. Но тем временем Луретт выкарабкалась и бросилась стремглав наружу, чтобы бежать в село, голозадая, с меньшим здравым смыслом, чем у перепутанной курицы. Она вопила: «Убивают! Насилуют! Пожар». Я так и не узнал, о чем из всего этого она действительно думала.
Я сунул кошелек в дрожащие руки мадам Байерс. По крайней мере, она видела Луретт разоблаченной; сделать больше этого я не мог, ожидать тоже. Думаю она проклинала меня, когда я выбежал. Вероятно, каждого проклинают, если он разрушит фантазию.
Я побежал вдоль кукурузных рядов в лес, почти так же быстро, как всегда бегал по земле, все еще потрясая моим, сдобренным кетчупом, орудием убийства, не осознавая этого. Сэм сказал позже, что если бы он не знал меня достаточно хорошо, то был бы обеспокоен моим состоянием, но так как все оказалось в порядке, он просто поинтересовался, почему такое количество женщин не смягчили мою натуру. Вайлит сказала, что ей я тоже понравился.