Минна Селиг, когда она повела нас к одному из остальных фургонов, носила под своими черными локонами привлекательную, чуть хмурую задумчивость…
Именно в этот момент мне пришло в голову, что некоторые из вас, кто может, существует, а, может, и нет, тоже могут, в действительности, оказаться женщинами. Если это так, вы, наверно, будете настаивать, чтобы узнать, что еще носила Минна; эта озабоченность тем, во что одета другая девушка, является неискоренимой чертой характера, которой я никогда не был в состоянии выяснить ни в одной из вас. Хорошо — она носила темно-вишневую блузу и широкие льняные штаны, и мокасины, похожие на те, что носим мы — все, кроме папы, то есть, того, кто, наверно, жестоко выбранит всякого, кого застанет в обуви, подражающей его позолоченным нагим женщинам.
Минна нашла для нас места, просто случайно (как она сказала) в том же фургоне, где спали она и Бонни. Счастливая случайность: я жил в том самом отсеке все четыре года. Бонни перебралась в другой фургон, когда вышла замуж за Джоу Далина в 319 году, а Сэм позднее перешел жить к мадам Лоре, о его ухаживании за ней я еще расскажу — но только немного, только поверхностные события, так как это все, что я знаю: в этом была глубина, естественность, неизбежность, которую они, наверно, не захотели бы объяснять, если бы даже смогли, и что бы я ни писал об этом, оно будет выглядеть не лучше, чем полуграмотной догадкой.
Да, я находился в том помещении, которое Минна выбрала для меня, в образующем мое жилище уголке, размерами четыре на восемь на семь футов, приучившись жить стесненно в малом, но не в большом — если вы не хотите сказать, что мы все вынуждены жить стесненно в какой-то момент времени, который редко достигает даже столетия, на пятнышке космической пыли, случайно вращающемся в пустоте в течение каких-то жалких трех-четырех миллиардов лет. Привык я и к тому, что немногое необходимое имущество может быть легко уложено в помещении размерами четыре-восемь-семь футов, оставляя место для тебя самого, а иногда и для Минны.
Я прибыл в Леваннон с его кораблями, но я не плыл морем.
Что это — такая очень определенная судьба, догоняющая все наши видения, наши самые продуманные планы, равно как и фантастические мечтания? Может, задумываясь над будущим (что должны делать, раз уж являемся людьми), мы стремимся включить в этот акт «что-то-очень-большое», как будто со всей, свойственной человеку нелепостью, лишь ожидаем случая, чтобы изменить последовательный ход событий под воздействием нашей персоны. Некий парень воображал огромные аутригеры, прекрасные тридцатитонные корабли, направляющиеся на восток по северному маршруту; он мысленно представлял их паруса высокими, мощными, освещенными золотистой дымкой. Молодой человек, поздним летом 317 года, самый незначительный по важности член труппы бродячих комедиантов, о котором они и не слыхивали месяцем раньше, сошел с плоскодонного парусного парома в вонючем порту Ренслар