— Можем ли мы побеседовать, Дэйвид Лумис? У меня кое-что на уме, но можешь прогнать меня, если очень устал и хочешь спать. — Он все еще был одет по всей форме, как я заметил, включая рапиру.
Спать мне не хотелось. Он пододвинул стул поближе к моей кровати и сел, широко расставив ноги, расслабившись, как небольшой кот. Я немного боялся его, однако питал уже к нему привязанность, думая, как легковесно он выглядел — сильный ветер мог бы выдуть его из комнаты. Его голос казался более похожим на контральто, чем на тенор; он не пел вместе с нами, заявив, что не различает звуковых тонов, но это оказалось неправдой, хотя у него были свои причины.
— Дэйвид Лумис, когда я смотрел на твое лицо, то чувствовал в нем признаки ереси. Нет, пожалуйста, не тревожься. Я занимаюсь охотой за ней, но со стороны еретиков, понимаешь?.. только не с противной стороны. — Никто никогда не смотрел на меня так проницательно, как смотрел тогда Майкл, прежде чем коротко и резко выкрикнул: — Нет побуждения побежать рассказать отцу Мордану?
— Никакого, — ответил я, — за кого ты меня принимаешь?
— Я должен был спросить, — сказал Майкл. — Я почти рассказал тебе, что я еретик, опасного типа, и мне пришлось выжидать, не появится ли у тебя такое побуждение. Если бы я понял это, мне бы пришлось принять какое-то решение.
Я посмотрел на рапиру.
— С помощью этого?
Казалось, мой вопрос огорчил его. Он покачал головой, отвернув изучающий взгляд своих глаз.
— Нет, не думаю, что мог бы поступить так с тобой. Если бы была опасность твоего предательства, полагаю, я бы исчез…, отступая от тебя, пока между нами не оказалось бы безопасного расстояния. Но я не вижу такой опасности. Думаю, ты и сам еретик. Ты веришь, что бог создал мир для человека?
— В течение длительного времени, — сказал я, — я совсем не верил в бога.
— Это не пугает тебя?
— Нет.
— Ты мне нравишься, Дэйви… — Должно быть, мы проговорили часа два той ночью. Я кратко рассказал о моем жизненном пути, так как он убедил меня, что хочет знать о моей жизни, что это имеет значение для него лично, не только потому, что мы были единомышленниками и путешествовали по одной и той же дороге. В прошлом только Сэм и мадам Лора (и в очень далеком прошлом, на другом уровне, маленькая Кэрон, которая, вероятно, уже мертва) побуждали меня чувствовать, что мои слова имеют значение, и то, что я сделал, было, по-своему, немного историей. Теперь теплота, доступность и узнавание исходили от моего ровесника, который, несомненно, был обучен знаниям и имел хорошие манеры, и, во всем этом, был равен с мадам Лорой, а то и превосходил ее; ровесника, который был также искателем приключений, занятым опасной работой, распаляющим мои собственные честолюбивые устремления.