Наконец, он плюхнулся на лежанку, заерзал, застонал и снова сел, мотнув головой. Отрастающие волосы закрыли лицо.
— Я тебя ханмэ сделаю. Или даже посажным. Будешь в замке жить, на золоте жрать, на серебро срать. Не думал, небось, что оно так повернется, когда меня спасал? А того хрена, из-за которого я по лесам бегал, я… — Орина вытошнило. — Д-думаешь, убью? Нет. Я его прикажу во дворец привезти. Только сначала глаза выколоть и язык отрезать. А так пусть живет с-себе. Шутом… Говоришь, кишками он мается? Так пусть жрет сухари с солью и перцем! Будет корчами меня веселить, сука!
Пьяный бред без капли здравого смысла. Что толку думать, как оно будет?
— Майне прикажу привезти! Я ж ее люблю, — Орин вытер рукавом остатки блевотины с подбородка. — Гадюка она, но люблю…Ты ж понимаешь. Она, правда, думает, что каганари станет, только вот хрена. А знаешь, почему?
На постель запрыгнула давешняя беременная кошка, которая всего за один день, казалось, раздулась в несколько раз. Безо всякой боязни она забралась Орину на колени, мяукнула, вроде как укоризненно, и потерлась боком и брюхом о грязную рубаху.
— А потому, — сказал Орин, опуская тяжелую ладонь на кошачью спину. — Потому, что она тоже тварь. Как они все. Пока нужен буду, будет любить, а чуть что…
Кошка заурчала громче, совсем уж по-женски, уговаривая, увещевая.
— Нет уж, не поломают они Орина из Хурда. Я сам кого хочешь!.. Ты же со мной, Бельт?
— С тобой, ложись давай. И на себя посмотри, на кого ты похож стал? Натуральная свинья.
— Я? Нет, Бельт, я не свинья. Я твой каган. Запомни.
Кошкодав нашелся в комнатушке в задней части дома. Здесь ставни тоже были плотно задвинуты и, ко всему, укреплены толстыми решетками, которые держались на массивных скобах. Крепко вроде, а при случае можно и снять, выбраться на соседнюю крышу, а с нее, надо полагать, и в переулочек соскочить.
Кошкодав сидел на корточках, склонившись над весами, на одной чаше которых стояло три серебряных гирьки, на другой высилась горка зеленоватой трухи. Кошкодав то подсыпал, то, захватывая былинки пинцетом, снимал излишки, силясь достичь равновесия, да не ладилось.
— Сядь, — буркнул он, не прерывая своего занятия. — Подожди.
Бельт плюхнулся на подушки — стульев или кресел в комнате не было — и приготовился к неприятному. От этого разговора, кто бы там и что ни просил передать, он не ожидал ничего хорошего.
— Зря я ввязался в ваши дела, — Кошкодаву удалось, наконец, отмерить требуемую долю зелья, которое он тотчас аккуратно высыпал в резную шкатулочку с вызолоченным верхом. — Опасаюсь теперь в собственную комнату соваться.