Больше всего Турана волновал загон, поставленный сбоку от главного помоста. Посеребренные прутья загибались к центру, почти касаясь остриями блестящего столба, вбитого в камень площади. Похоже на клетку для огромной птицы. Только вот птица бескрыла да чешуйчата, клыкаста и когтиста. Проверив мощные проушины на столбе, Туран в очередной раз обеспокоено подумал, что до сих пор не видел це́пи и замок. Их отковывают в особой мастерской. Разумеется, успеют, но хотелось бы знать заранее, с чем придется иметь дело.
Из-под помоста неожиданно вылез Паджи, позевывая и подкидывая на ладони серебряный перстенек.
— Туран! Спорю, ты еще не был в зверинце.
— Не спорю. Не был.
— А зря, там сбрую на сцерха доставили. А после обеда ясноокий приказал сделать первую выводку зверья на площадь.
Сунув выигрыш в один из кошелей, Паджи достал из него чеканную пластинку и желтое надкушенное яблоко.
— Вам дадут десяток людей и лошадок. Колесные платформы проверил?
— Еще позавчера.
— Отлично. Тогда шуруй. Попробуешь погрузиться-разгрузиться, ну и первую партию живности уже можно вести. Кстати, спорю, что до захода не успеешь.
— Лучше бы их подержать от греха в зверинце, а не тут, — Туран взял протянутые Паджи тамгу и яблоко. Откусил. Кислятина. А Паджи спокойно объяснил:
— Не успеешь ты за день всех перевезти. Уж лучше пусть твои подопечные понервничают здесь. Заодно пообвыкнутся. Что они, что мы…
Договаривал в спину. И, кажется, улыбался во всю пасть. Ничего, посмотрим, как ты на Курултае улыбаться станешь!
В этот день встретиться с яснооким Ырхызом не привелось. В зверинце было пусто, и только Цанх-младший лениво елозил по полу метлой, выгребая остатки соломы и мелких птичьих костей.
— Недовольные были, — пробурчал он. — Говорили, что колени в подбородок и в подмышку стучат.
Взнузданный сцерх заревел, приветствуя и жалуясь.
— Иди, раздевывай, — Цанх отшагнул от клетки еще дальше. — Я тудой не полезу. Еле загнали после светлейшего.
— Так пошел ящер под яснооким?
— Куда там: пофырчал да постоял, што твоя скамья. Колено нюхал, мы думали — отхватит, но Всевидящий миловал.
В корыте у сцерха воняла кровью половина бараньей туши: перед выездкой ящера накормили, чтоб оголодалый не набросился на молодого кагана. Зато ремни подпруги перетянули, и мартингалы чересчур короткие, а подперсье наоборот, болтается, оттого и седло, непривычно мелкое — этакая нашлепка вроде подушки с путлищами — ходит.
Как оказалось после, зверь вполне сносно слушался поводьев, ровно шел, точно вспоминая забытую науку, свидетельством которой оставались мелкие шрамы вдоль хребта и ребер. Чуть покачиваясь в седле, Туран вспомнил заснеженный загон и копье в руках охотника. И сразу попытался выпихнуть дурные мысли из головы, зная, что иначе последуют еще более отвратные: про умирающую Красную, про бештинский подвал, золотую паутину и хрустко отделяющуюся часть чешуйчатого черепа… Вот же дрянь! Уж лучше про Шинтру. Или эту самую склану. Аттонио только о ней последнее время и говорит. И сегодня наверняка будет.