Туран оказался прав.
Встреча снова была назначена у мэтра дома. Одна из многих, прикрытием для которых стало желание мэтра изобразить кхарнца. И если первое время Паджи заботливо провожал подопечного в Дурдаши, то ныне отлип.
А Аттонио действительно рисовал, правда вовсе не Турана.
— Значит, юноша, вы так и не поговорили со скланой?
Мэтр замер, почти касаясь тончайшей кистью холста. Но все-таки в последний миг передумал и поставил точку в совершенно ином месте. Синее к желтому? Синее теряется на желтом, становясь тенью, одной из многих, поселившихся на картине.
— Нет. Я её толком и не видел. Да и вообще до Курултая вряд увижу.
— Жаль. Есть у меня ощущение, что мы с каждым днем все сильнее отстаем от чего-то важного. Как бы не потеряться вовсе.
Еще одна точка-тень, невидимая глазу черта, которая вроде бы никак не изменяет полотно. Интересно, когда именно точки, рассыпанные другим художником — с которым мэтр, сколь бы ни пытался, никогда не сравняется — выйдут на передний план, затмив собою жалкие фигуры тех, кто ныне властвует на холсте жизни? И догадается ли Аттонио, чья рука сотворила эти изменения? После — несомненно. А сейчас?
— Все суетятся. Спешат. Я вообще почти не сплю. Каждый день таскаюсь во дворец. Теперь и в обход. Если бы меня посели в зверинце…
— Кашлюна? Во дворце? — Аттонио скривил губы. Смотрит презрительно. Пускай, лучше эта его насмешливость, чем пристальное внимание. Взгляд у него острый, и Всевидящему спасибо сказать надо, что сейчас мэтр не видит ничего лишнего. А чтобы так и продолжалось, следует подыгрывать.
— Но ведь Вирья живет там!
— Вирья… Вирью давно уже считают зверушкой. Более того, он ею скорее всего и является.
Туран засопел, потер глаза, которые слезились от едких испарений, пропитавших мастерскую. Резкие запахи, усталость, нервозность — мелкие недостатки, которые оборачиваются крупным достоинством-щитом. Догадайся Аттонио о задумке, и… Нет, не о том думать — о другом.
— А сегодня я вообще буду ночевать на площади. И не только сегодня. Скорее всего уже до самого Курултая, а то эти уроды безмозглые зверье потравят.
— Ночевать, говоришь…
Мэтр отложил кисть на тряпицу. Двумя пальцами сжал, выдавливая с беличьего волоса остатки краски, после кинул в стакан с маслянистой жидкостью — по ней тотчас поплыли синие круги.
— Ночевка — неплохая возможность.
Он ушел в соседнюю комнату, а Туран воспользовался отлучкой, чтобы взглянуть на холст пристальней. Четкими уверенными штрихами там была изображена площадь перед хан-бурсой. С помостом, людьми и даже клетками. Желтый камень, синее небо. Люди-тени. Все одинаковы. Все спокойны. Пока.