— Загадка, — кивнул Бельт, сделав несколько шагов к двери, из-за которой тянуло сквозняком. — Чужаков бьют знатно.
— Да, теперь в Ханме два зла — предатели и кхарнцы. А скоро и за пределами столицы узнают о покушении и неповиновении агбаевских ханматов. И тогда людской гнев ляжет плетью в мою руку да как пойдет гулять по Наирату и вне его! Всем подломим колени, что побережным, что кашлюнам! Главное, как говорит Урлак, повернуть вовремя в нужную сторону.
— Да, слишком много говорит посажный, но кто я такой, чтобы судить его речи? Для того есть хан-кам и сам ясноокий каган.
— Опасные слова, но я прощаю. Ты пока не понимаешь некоторых вещей.
Бельт еще раз поклонился.
И сделал последний шаг, отделяющий от двери, что кое-как прикрывалась ширмой. За ней была комната. Тесная и грязная. Единственный стол задвинут в угол, а ковер скатан: выносить, что ли, будут? На полу, у самого входа стоял затянутый патиной, заляпанный воском канделябр. А чуть дальше широким веером развернулись по полу образцы кож. Был тут и мягчайший опоек темно-винного колеру, и тонкая наппа с золотым рисунком, и толстая, с тиснением юхта, и кровяного оттенка сафьян. Перелиняет скоро убогая комнатушка на новую шкуру, переменится волей кагана.
— У моего отца, — жестко сказал Орин, отсекая любопытные вопросы, — кагана Тай-Ы, были свои причуды. Не нужно быть слишком любопытным. И не нужно забываться, табунарий.
Снова тот, не-Оринов голос, который почти как плеть и уж точно — предупреждение. Не стоит забываться. Тут он прав.
— Я могу идти?
— Если больше нечего сказать или попросить — иди, выбирай себе поместье, табунарий. Себе и своей женщине.
— Благодарю, ясноокий.
Тонкий ковер не скрадывал тяжести шагов. Что ж, если предстоит выбрать новую конуру, так пусть она будет достойна…
— А как по-настоящему зовут Ласку? — обернулся в пороге Бельт.
— Ярнара из рода Сундаев, родная сестра вахтан-хана Морхая, хозяина ханмата Ургэ. К сожалению, ныне покойного.
— Спасибо. — Бельт все еще медлил, прицениваясь к человеку, который оседлал и стул, и трон, и весь Наират. — И ты прав, ясноокий, мне есть, что еще сказать.
Внимательный взгляд буравил табунария. Кто знает, единственный ли в этой комнате? И все же…
— В Ханме нынче не два зла, а три. И по сравнению с третьим названные тобой — ничто.
Тугой полог привычно скользнул в сторону. Быстро же ты освоился в покоях наир, камчар. Не к добру.
В дом на Высотней слободе ехали красиво. Спереди многоуважаемый Бельт на шалом жеребчике чагравой масти. Грива косицами заплетена, сбруя посеребренная на солнышке сияет, попона на две нити расшита, бубенцами позвякивает. Чуть в сторонке, брюхом разъетым потряхивая, домоуправитель пыхтит, несет шест со шнуром желтым, знаком особой милости. За ним уже двое оружных, и носилки с девонькой, и сама Зарна на смирном ослике, и цугом — три воза, доверху всякоразным добром груженые.