— Тебе будет полезно подумать в тишине, — сказал он, прежде чем исчезнуть в одном из коридоров.
И Туран думал. Сначала снисходительно, а потом зло и яростно, выставляя на пути призрачного наирского войска пушки и каменные лавины, дым и ядра, непреодолимый заслон… Заслон смывало, и потоки человеческие перехлестнув через Чунайский хребет, летели вниз, затапливая и затаптывая долины.
Туран останавливал големов, силой воображения обездвиживая их на границе Кхарна, и хохотал, глядя на то, как оставшаяся без прикрытия конница отступала… Перестраивалась и отвечала новым ударом, сминая сопротивление.
Туран запирал ворота горных крепостей, собственной волей выгонял на стены отменных кхарнских воинов. Рубил. Колол. Поливал кипятком и дымящим маслом…Наирцы держались. Наирцы строили осадные машины. Наирцы засыпали рвы, долбили стены, выламывали ворота и неслись по улицам.
Когда несуществующее пока войско добралось до Карраши, лампа погасла, а наступившая темнота раздавила смешные фантазии, пробудив настоящий страх.
В первую очередь ложь предает своего творца.
Тьма прорастала звуками: шелест, шорох, шаги. Звон. Вздох. Присутствие кого-то, близкое и явное.
Ззззииии… Так разговаривают демоны?!
— Аттонио? — Туран нащупал камень. — Аттонио, ты?
Молчание. Ходит вокруг, присматривается. Дышит — теплый воздух нежно касается губ. Не спешит отвечать.
— Аттонио, я не знал! Я не думал, что… Я думал, все будет иначе! Я же знал, что все будет правильно!!! Один удар в самое сердце! Эта смерть должна была решить всё!
Отступает. Исчезает. Снова пусто. Демон уполз. Затаился?
— Аттонио!
Туран звал криком и шепотом, но на зов не отвечали. А молчаливое ожидание оказалось ему не по силам. И плевать, что демоны поймают за язык! Еще быстрее они отловят его в сети тишины.
Совсем скоро — или, наоборот, бесконечно поздно? — он принялся считать вслух. Сбился, начал заново. Опять споткнулся, а потом потерял счет и тому, сколько раз сбивался… Он читал стихи, ломая рифмы непослушным языком, с трудом проталкивая их сквозь выбитые зубы, размазывая по распухшим губам. И снова звал и плакал. В какой-то момент понял, что вот-вот умрет от жажды и принялся искать кувшин, который должен был бы быть рядом, но вдруг исчез. Нашелся. Упал, задетый неловким движением. Вода расплескалась по камню, но внутри тоже осталось. Глотка на два.
Аттонио вернется!
— Вернётся!
— … нётся…
….зззззииии…
Конечно же вернется, он не стал бы поступать так… Или? Он ведь говорил, что, будь его воля, то перерезал бы Турану горло. Но не перерезал же! А значит… Ничего не значит. Смерть от голода и жажды в полной темноте куда более мучительное наказание. Вот что он разумел под легкостью, сука!