Верхний город, куда заглянули лишь мельком, был полон стражи. Пешие и конные вахтангары в тегиляях и панцирях заполнили улицы и дворы, перекрыли крысиные тропы редким нищим, придавили горло шлюхам да ворью. Турану все чудилось, что вот-вот кто-то его узнает, хотя тут же он вспоминал отражение в зеркале, переполняясь трусоватой благодарностью к мэтру. Впрочем, тогда же стало ясно, что ни уродство Турана, ни знания Аттонио тайной жизни столицы не помогут подобраться к дворцу.
Слишком опасно.
И мэтр стал выбираться наверх в одиночестве, отговариваясь тем, что пока Туран ему скорее помеха. Приносил новости. Про рубку между вахтагами Урлака и Гыра, про осаду Ашарри и пушки, разодравшие стены замка в клочья. Про Таваша Гыра, не то убитого в бою, не то отравившегося, чтобы дать шанс роду, и про Гыра-младшего, с поспешностью присягнувшего на верность кагану. Про табуны, земли и детей, отданных Урлак-шаду залогом преданности.
Про таинственное письмо, что разнеслось по всем ханматам, повествуя о безумии кагана и немилости Всевидящего, который символом воли своей вложил нож в руки кхарнца. И про совсем иное послание, где говорилось уже о чуде, явленном во спасении кагана. Про кликуш, пророчивших конец мира, про бродяг, зовущих бунтовать, про палачей, которых вдруг стало слишком мало, и потому городские управители выпустили грамоты, дозволяющие цеховым старшинам за малую подать брать подручных.
Много слов, мало дела. И надежды на самом дне только и осталось.
От безнадежности и затянувшегося ожидания Туран и решил углубиться из обжитой пещерки в подземелья, что манили темными провалами. Не то чтобы он перестал верить в ужасных хозяев здешних переходов, но демоны меркли перед ликом другого ужаса. Новым кошмаром Турана стал Аттонио. Куда уж постоянному шепоту железозубых владык до редких гвоздящих слов художника, который с каждым днем становился все злее.
Когда мысль о далеко ветвящихся ходах только-только появилась внезапным озарением, он поспешил поднести ее Аттонио, замиряясь и доказывая собственную полезность, но мэтр, выслушав, только кинул:
— Коридоры не доходят до дворца. Я уже думал.
Пускай. Но его, Аттонио, трижды премудрые мысли и четырежды выверенные карты не приносят желаемого результата, а тут хоть какая-то надежда, пусть пока и неясная. А карты… в них тоже нет всей правды.
Первые дни Туран опасался отходить далеко, считал шаги и подолгу застывал на одном месте, запечатлевая в памяти неодинаковость стен, неровности потолка и изысканные рисунки известняковых наплывов. А еще — учился различать голоса демонов на слух. Вот здесь, у слома сталактита, напоминающего корявый пень, демон зудит сверчком, но не всегда, а согласно собственному порядку. В груде камней живет демон стукающий, он как раз дробит постоянно, но тихо, на самом краю. И подойти бы, да кто знает, не развернется ли гора каменюк огромным ртом или рукой, не ухватит ли? А вот там, за поворотом, какой-то демон отчетливо повторяет одно лишь слово: аджа. И не сразу поймешь, ибо растянуто в шипении звуков и приходится его долго ждать, затаив дыхание.