– Россия сюда ломится в открытые двери. Широко открытые двери, – говорил Дудаев с расстановкой. – Еще три-четыре года назад был готов проект соглашения, который Руцкой носил Ельцину, и тот собственноручно пометил в правом верхнем углу: «Согласовано».
На мой уточняющий вопрос, была бы по этому договору Чечня субъектом России, Дудаев ответил:
– Нет, Чечня не была бы субъектом Российской Федерации, но мы делегировали бы России часть полномочий, в которых все ее интересы были бы учтены: совместная эксплуатация дорог, связи, воздушного пространства, совместная работа правоохранительных органов, оборона. Нам нужна была прежде всего свобода духовная, духовно-нравственная, – заключил Дудаев.
Что именно он имел в виду в данном контексте, я не совсем понял. Можно ли прописать духовно-нравственные законы и объявить, что по ним кто-то от кого-то независим в политическом смысле? По-моему, нет.
К концу второго часа интервью Илья валился со стула, на котором он просидел все это время с тяжелой камерой на плече. Дудаев, заметив это, сказал что-то вроде того, что нелегка журналистская доля. И только тут я заметил на его лице мелькнувшую настоящую улыбку. Незаметно подошедший телохранитель шепнул мне на ухо, что пора бы закругляться, к тому же президент еще не разговлялся, а ужин уже совсем остывает. Сухо попрощавшись, Джохар Дудаев ушел с охранником в соседнюю комнату. Первый раз в тот вечер я пробовал чеченское национальное блюдо жижик-галныш.
В шестнадцатую ночь пребывания «в земле» нам спустили лестницу, успевшую стать в нашем воображении объектом ненависти и бесконечно долгого ожидания. Поднимаясь по ней, я чувствовал, будто выползаю из слизистой промозглой дыры. И по большому счету было все равно, куда теперь нас поведут. Как только голова поднялась на уровень земли, на нее натянули все ту же вязаную шапочку с чьим-то так и не выветрившимся запахом пота, и я еще не успел полностью выйти из ямы, как руки были закинуты за спину и на них защелкнули наручники. Велели не дергаться, идти ровно и молчать. Метров сто охранники вели нас огородами, на которых, как я понял, росла картошка, потом, нагнувшись, прошли через какой-то проем в ограде и сели в машину. По ухабистой дороге ехали медленно, сильно не газуя (прислушиваясь, я прямо чувствовал, насколько опасливо нога охранника касается педали газа). Ехали, похоже, с выключенными фарами, чтобы даже издалека не привлечь внимание страдающих бессонницей. На всякий случай немного поплутали, чтобы сбить нас с толку. Все это время наши охранники только пару раз коротко перешептывались между собою, и если нам после зиндана было уже все равно, то они, как я чувствовал, были очень напряжены. Обстановка в целом, вероятно, совсем не благоприятствовала им, и они очень старались быть крайне осторожными. Нас, как я понял, перевозили в пределах одного и того же села, а сделать это, оставаясь совершенно незамеченными, очень непросто.