– Я всегда нравилась тебе? – спросила она.
В золотом платье, облегающем гибкое тело, Жасмин была похожа на богиню, впервые осознавшую свою власть.
Сердце Дмитрия грозило пробить грудную клетку.
– «Нравишься» слабо передает чувства, маленькая моя.
«Даже в последний отчаянный момент надо сохранить честь», – думал Дмитрий. Он разговаривал с Жасмин как самодовольный, наглый плейбой. Господи, он был нежнее с женщинами, имен которых не помнил. Но у Жасмин не должно быть иллюзий. Если ее не устраивают условия, она может отказаться. Он не возьмет на себя грех соблазнения.
В следующий момент она потянулась к нему. Дмитрий почувствовал дрожь облегчения, предвкушения, вожделения. Обняв за шею, Жасмин пригнула его голову навстречу своим губам.
Он впился в ее рот с отчаянием и неутолимой жаждой, сгорая от нетерпения овладеть ею, а Жасмин, как плющ, обвилась вокруг него всем телом, прижимаясь грудью к его груди, закинув длинную ногу на его бедро. Она не могла сдержать стон. Дмитрий оставил последнюю попытку сдержать себя.
Ее вкус преследовал его в течение двух последних дней, тихие вздохи звучали в ушах. Ни одна женщина не овладевала так его мыслями, никогда не казалась такой недоступной. В нем проснулся инстинкт собственника. Дмитрий признавался себе, что Жасмин лишает его рассудка.
Он скользнул руками по стройной спине к округлым ягодицам и узким бедрам. Ему хотелось трогать ее везде, изучить каждый сантиметр прекрасного тела. Жасмин со страстью отдавалась его грубым ласкам, ерзая и постанывая от наслаждения, словно ее тоже охватило безумие.
Запустив пальцы в ее волосы, он обхватил голову, склонил к жадным губам. Локоны, как сырой шелк, скользили по пальцам. Дмитрий упивался ее ароматом – запахом лета и луговых цветов. Чем больше он трогал ее, гладил, ласкал гладкий лоб, заалевшие губы, пульсирующую жилку на шее, нежные мочки ушей, тем мучительнее была мысль о чьих-то чужих руках на ее теле.
Когда он представлял, как мерзавец вроде Гаспара, Джона Кинга или его отца лапает ее, оставляя грязные следы на шелковистой коже, навсегда подавляя невинный, но дикий нрав, его охватывала ярость и разгоралось вожделение. Дмитрий безжалостно терзал податливый рот, пока дыхание Жасмин не стало коротким и прерывистым. Между стонами он слышал:
– Дмитрий…
Чувствуя ее губы на горячей шее, он приподнял ее лицо: еще одно касание – и он сорвется. Она снова шепнула его имя, прозвучавшее одновременно, как изысканная ласка, поощрение и команда. Слетевшее с губ слово вернуло его к реальности, немного охладило безумный жар. Он не мог взять ее как обычную женщину не потому, что она девственница, а потому, что для него она была особенной.