— Худеть, вот что! Ты себя после недели проведенной на той поляне видела?
Даже в воду заглядывать не пыталась, а зеркало, откуда бы в здешних чащобах нашлось?
— На тебе только кости-то и остались. Вон, худее меня стала!
— Что?! Правда?! — вопль вышел знатный. Даже рот рукой зажала, да впервые с момента пробуждения внимательно посмотрела на себя.
А ведь платье, словно мешок весит! И руки тонки, словно тросточки с длинными пальцами и аккуратным золотым колечком в форме клевера, отцом матери подаренным.
Пощупала себя, совершенно не смущаясь ошалевших взглядов сидящих рядом мужиков. А что? Я ведь не к ним, с неприличными предложениями, лезу, да и раздеваться не спешу. А что грудь трогала, так просто убедиться, что она у меня еще есть, а то как-то за висящей материей сразу-то и не разберешь, что там и как.
— Что творишь, шальная, — одернула меня девчушка. — Неужто сама не заметила. Радостно помотала головой.
— Не-а, — была бы музыка — точно в пляс пустилась.
— Что с ней? — спросил подошедший Еремей у Забавы, странно в мою сторону посматривая.
— Радуется, — флегматично пожала плечами сиротка.
— Глупая, — вынес вердикт купец, садясь рядом. — Как по мне, так ты и до своей диеты была краше попробуй сыскать.
— То-то женихов целый ряд до забора выстроился, — огрызнулась в ответ.
— А не выстроился, потому что такая женщина, как ты — ответственность. С иной можно и в сторону взглянуть, али слабину дать. А тут глаз да глаз нужен, чтоб жену кто не свел, да она тобой гордилась.
— Сам-то, небось, к жрецу не повел, а за всех расписываешь, — разозлилась и даже в запале с места вскочила.
— Сам-то, хоть сейчас к жрецу, да ты не пойдешь! — тоже подскочил, словно пчелой ужаленный Еремей.
Моргнула от неожиданности, да на Забаву глянула. Сидит, голову опустив, и руки в замок сцепленные разглядывает. Но в разговор не вмешивается.
— Ой, дурак-то, — покачала головой.
— Сама дура, раз счастья своего не видишь, — не остался в долгу мужик.
— Это ты-то счастье?! — не поверила на слово.
— Да, я тебя бы всю жизнь на руках носил, холил да любил! Только бы ты на меня с одобрением взглянула. И деток бы сам без твоих заработков и накормил, и одел, и выучил! — а потом словно сдувшись, добавил. — Только ты в другую сторону смотришь и улыбаешься ласково не тому.
Хотела ему сказать, что думаю, да глянула на глаза Забавы. Словно у побитой собаки и промолчала.
— Жестокий ты, — почти спокойно ответила, да стул неловко двинула, отодвигая от чего раздался неприятный звук в наступившей тишине. Это просто все к нам прислушивались.