Неизвестно, сколько прошло времени — секунда или вечность. Возможно, в зале и было кому дать ответ на этот вопрос, но никому не пришло в голову их перевернуть. Когда общее молчание стало невыносимым, Константин поднял голову и сказал — просто для того, чтобы сказать хоть что-то:
— Выходит, это конец…
И суффет кивнул с изрядной долей торжественности:
— Да, повелитель.
Слова прозвучали, и висящая в воздухе тишина рухнула на пол, разбившись вдребезги. Затрепетало пламя факелов. Заколыхались гобелены, изображавшие высадку королевских арбалетчиков в Белой Гавани. Убитые солдаты снова побежали по давно сгнившим палубам, снова отважно бросились в ледяную воду.
Скрипнули медные пластины на перчатках верного Лонго: телохранитель с силой сжал кулаки. Великий дука прокашлялся и хрустнул старыми суставами, разминая пальцы. Булькнуло и зазвенело — невозмутимый Магон, Кормчий Торговой Гильдии, вновь наполнил свой кубок, не желая терять времени зря. Капитан стражи задумчиво смотрел на суффета, бледного как смерть.
Был и ещё один звук, непонятный, еле слышный, похожий на звон капель, падающих с большой высоты. Сзади снова скрипнул доспехами Лонго, и тут Константин понял: это стучали зубы толстяка Хаддата, хранителя замка.
— Так значит, всё было зря?
Ответом снова стало общее молчание. До тех пор, пока Магон не отсалютовал поднятым кубком:
— Ну, мы-то пока живы, повелитель.
— Воистину, мысль поохотиться в окрестностях Бирсы вложили в голову повелителя боги, — вкрадчиво сказал суффет, промокая вспотевший лоб краем испачканного в глине плаща. — Никогда не подумал бы, что стану благословлять это проклятое место, но сегодня оно спасло жизнь повелителя.
— И наши жизни заодно, — сказал Магон. — Вот только надолго ли?
— Эй, перестань! — Капитан стражи наклонил голову к уху трясущегося Хаддата. — Выпей вина — оно придаст тебе храбрости. Дрожишь, как женщина!
Как любой пустынник, капитан слегка растягивал шипящие звуки, отчего его шёпот казался шелестом змеи-гремучки, свернувшейся в тени под камнем. Но Хаддат, хранитель замка, так и остался сидеть, уткнувшись взглядом в стол. Его пухлые пальцы, покрытые сетью шрамов, подживающих, сочащихся сукровицей, мелко дрожали. Похоже, то, что произошло с Городом, вселило в него ужас.
Небольшой очаг давно потух. Ещё днём пятеро слуг, каждый с охапкой дров, поднялись, чтобы открыть зал, который никто не открывал много лет. Но день стремился к концу, и огонь доел, всё, что ему дали. Теперь только струйки синеватого дымка лениво ползали по куче углей — вот и всё, что осталось от пламени. От слуг, что разожгли его, осталось лишь немногим больше.