– Что, по-хорошему никак нельзя? Обязательно надо все испортить? – цедит Айзек, покидая поле моего зрения. За спиной я слышу звук, будто по полу волокут железный ящик. – Ну как хочешь, – вздыхает он. – Раз другого языка не понимаешь, придется, видно, поучить тебя основательно.
Удар кнутом я сначала слышу, лишь потом чувствую. Поначалу ничего нет, вернее, никакого дискомфорта, только ощущение резкого хлопка по голой коже, а потом в меня вгрызается боль, да так, что я вою в голос.
Айзек стегает меня вновь.
Я зажмуриваюсь до слез в глазах, силюсь собраться в комок, так что даже пальцы ног поджимаются, стискиваю кулаки. Первые секунды еще считаю удары – один, второй, третий, четвертый, пятый, – затем сосредотачиваюсь на свече, чье пламя моргает всякий раз, когда он замахивается кнутом.
Скрипит открываемая дверь в сарай, я слышу глухое покашливание: какой-то мужчина прочищает глотку. Голову я не поворачиваю.
– Ну, как она? – спрашивает вошедший, и в тот же миг меня обдает ледяной порыв ветра.
– Да вот, полчасика назад закончил.
– Так я теперь могу взяться?
– За кнут или за нее?
Оба хохочут. Я не понимаю почему; впрочем, меня это и не волнует. До них все равно что миллион километров.
– Ты чего пришел-то? – затем спрашивает Айзек.
– Айсис упомянула Покхару, мол, скоро надо будет сходить, но ты мне ничего так и не сказал.
– Да? Значит, из головы вылетело.
– Так, а с ней-то что?
– Ты про Эмму? Я бы на твоем месте про Фрэнка сначала подумал. Какого хрена ты вообще влез? Радуйся теперь, если я еще хоть раз разрешу тебе поиметь какую-то девку.
– Айзек, ты обещал…
– А не надо было с кулаками на меня бросаться!
– Так ведь мы вроде договорились: хватит смертей.
– Йоханн, отвали. Мы давно все обсудили.
– Да, но…
– Ты меня слышал. Когда она будет готова, я дам знать… Грязный ты, похотливый швед. Заняться тебе нечем? Иди вон на огород, репу окучивай…
Дверь захлопывается, и все пропадает в темноте.
* * *
В следующий раз, когда я открываю глаза, Айзека нигде не видно. Впрочем, в сарае по-прежнему темно, если не считать лужицы света под входной дверью. Я ползу туда, по дороге наталкиваюсь на ведро, откуда бьет страшная вонь рвоты, замешанной на моче с испражнениями. Меня едва не выворачивает наизнанку.
Добравшись до двери, я прижимаюсь щекой к полу, вытянув губы к сантиметровой щели. Наружный воздух сладок и свеж на вкус. Я глотаю его, не могу насытиться; набиваю им легкие.
– Помогите! – Это слово царапает мне глотку, не желая вылезать. Рот пересох донельзя, нечем смочить гортань. – Кто-нибудь! Спасите!